Он стоял на плите, уперев руки в бока, высокий, широкоплечий, в черной безрукавке, перетянутой патронными лентами.

Вик зажал коробку под мышкой, вылез из машины и зашагал к бункеру.

Тонкие стволы деревьев тянулись к небу. Солнце, заползшее в зенит, едва пробивалось сквозь кроны. Раньше Крум не бывал в лесу, на Крыме ведь почти не растут деревья, больше кустарник с колючками, редко попадаются липты, которые сильно сушат почву мощными корнями, любые растения вокруг них сразу чахнут. Искать воду рядом с липтой бесполезно.

— Ты готов? — спросил Демир, отвлекшись от костра.

Крум лишь прикрыл глаза. Раздетый догола, он полулежал на пригорке, покрытом мхом, и старик собирался достать пулю из его плеча. Рану на ноге Крума Демир промыл и зашил, потом наложил повязку.

За деревьями на опушке виднелся «тевтонец». По броне ползали Жив с Тодором: Верзилы маскировали машину, крепя срезанные ветки на проклепанных угловатых дверцах и крыше. Стоян сидел за пулеметом, Ферзь был внутри. Вор не приходил в сознание, он потерял слишком много крови, и это сильно беспокоило мутантов. Без него они не проедут в Капотню, где, по сведениям Владыки Баграта, кланы должны собраться на Совет.

— Не тяни… — прохрипел Крум. — Нож… давно прокалился.

Старик сидел возле костерка, над которым из веточек сложил решетку, чтобы дым рассеивался, не был заметен издали, и держал в пламени длинное лезвие своего кинжала.

— Молчи. — Он провернул рукоять в руке. — Мало я из тебя свинца вынул?

— Достаточно, — выдохнул Крум.

Слова давались тяжело. Пуля глубоко засела в плече, рана не заживет так быстро, как прежние. Виски пульсировали, перед глазами плыло.

— Вырезай — и Ферзем займись.

На последнем слове Крум всхлипнул, ощутив, как рот наполняется кровью.

Демир быстро поднялся, шагнул к раненому. Вставив ему между зубами струганую короткую палку, зажал ладонью рот и вонзил острие кинжала в рану.

Следопыт вздрогнул всем телом. Если бы старик не надавил коленом на грудь, Крума выгнуло б дугой. Клокочущий стон вырвался из его глотки. Запахло жареным мясом, а Демир продолжал сосредоточенно поворачивать кинжал, подбираясь кончиком лезвия к пуле.

Круму казалось, что раскаленная сталь пронзила тело насквозь. Рука онемела, взгляд заволокло туманом. Он мысленно звал духов пустыни, чтобы те избавили от боли и страданий, забрали его в долину тьмы, куда уходят мутанты после смерти.

И вдруг стало легко. Боль на мгновенье ушла — духи услышали его просьбу. Но почему так светло? Над ухом раздалось сопение, пелена перед глазами прояснилась. Он сидел, Демир, поддерживая его рукой за спину, другой быстро заматывал рану бинтом.

Опять вернулась боль. Тягучими волнами она шла от простреленного бедра к плечу, отдаваясь пульсацией в висках с каждым ударом сердца. Крум пошевелил губами, но не смог ничего сказать. Ткнулся лбом старику в щеку. Тот туго завязал бинт и бережно уложил раненого на пригорок.

— Пойду Ферзя гляну, — сказал он, укрывая следопыта плащом.

Крум опять шевельнул губами. Демир не расслышал, склонился к нему, чуть не прислонившись ухом к щеке.

— Соль, — с присвистом выдохнул следопыт, продавив пальцами мох, впился ногтями в землю. — Приготовь… раствор.

Старик резко выпрямился и крикнул:

— Жив! Неси флягу с водой и котелок!

Верзила кивнул, а старик принялся собирать сухие ветки, чтобы разжечь костер еще больше.

Когда прибежал Жив, Демир велел ему притащить ящик с инструментами, который лежал в багажнике машины. Воткнул две рогатины возле костра и подвесил флягу над огнем, закрепив ее цепочкой от ножен кинжала на перекладине.

Если бы они были на Крыме, он нашел бы дикий кактус мамми — нужен совсем молодой. Срезал бы побеги и, поочередно втыкая в них насосный шланг с ниппельной иглой на конце, прокапал бы Ферзю в вену сок. Но в Московии не растет мамми. Поэтому Крум предложил сготовить соляной раствор.

Опять прибежал Жив, бухнул ящик на землю и откинул крышку.

Демир достал насос, обрезал шланг, покопавшись в инструментах, нашел ниппельную иглу и полез в свой ранец за точильным камнем.

— Холмовейник у дороги помнишь? — не глядя на Жива, сказал он.

— Угу.

— Ползуна поймай, сдери пленку со шкуры и сразу возвращайся.

Верзила развернулся и скрылся за деревьями.

Круму стало немного легче. Наблюдая за Демиром, он слабо улыбнулся. Старик все делает правильно. Собирается выпарить воду, растянув пленку над горлышком фляги, собрать ее в котелок, добавить соли и, воткнув иглу в вену Ферзя, перелить раствор в кровь. Сердце у вора хоть и старое, но должно выдержать, если кровяное давление в жилах вовремя повысить. После соль из организма с мочой выйдет, и человек восстановится на первое время.

Демир заточил иглу, прокалил ее на костре и приладил к шлангу. Достал из ранца мешочек с солью размером с молодую сливу. Соль у следопытов всегда была с собой. К тому, кто может вкусно накормить, в племени относились с почетом и уважением. И плох тот мутант, который поедает сырое мясо или вкушает побеги мамми ради удовольствия, ведь у него родятся слабые больные дети, и сам он быстро отощает, потеряв быстроту и ловкость, а это прямой путь к изгнанию в пустыню, потому что племени нужны только сильные воины.

Вскоре прибежал Жив, протянул старику еще липкую от слизи пленку, содранную с ползуна. Просушив ее над огнем, Демир показал Верзиле, как надо растянуть пленку, чтобы выпаренная влага стекала в котелок, и стал ждать, пока наберется достаточное количество.

Когда все было готово, старик подсел к раненому и принялся щепотками подбрасывать соль в котелок, при этом он смачивал палец, давая Круму попробовать отвар.

— Хватит, — наконец произнес следопыт.

Демир перелил содержимое котелка в опустевшую флягу, закрутил пробку и ушел в «тевтонец». Жив, приспустив штаны, стал мочиться на костер.

Крум закрыл глаза, мысленно прося духов пустыни о скором выздоровлении. Он не желал быть обузой для отряда.

* * *

Вик ерзал на железной лавке, косясь на смотровую щель в темном углу бункера. Тень от сендера на дороге сильно выросла — время, стало быть, далеко за полдень, а ему еще к Пеплу надо успеть и с Кристин как-то встретиться. За столом напротив сидел Фома и говорил без умолку. Коробку от Георга он так и не открыл, будто забыл про нее. Рассказывал одну за другой истории про какого-то Тима Белоруса, с которым довелось служить в омеговском батальоне. Как они воевали против симбиотов под Минском, как Белорус после ожесточенного боя на болотах пропал без вести. Наверно, погиб. Потом Фома решил уйти из солдат-наемников, перебрался в Московию, где нашел службу по душе и призванию. Став диверсантом в отряде Южного братства, он жег нефтяные вышки конкурентов топливных кланов, показал себя хорошим бойцом, за что получил назначение в командиры укрепрайона в Капотне. Весьма высокий пост, Вик это понимал, но никак не мог взять в толк: каким образом Фома в командиры выбился? Может, он боец справный, но болтает столько, что уши вянут. Этого нефтяные короли не потерпят, а тут…