– Ты не можешь ехать одна. Это небезопасно. Тебе придется всю ночь быть за рулем. – Она берет свой телефон и звонит Чарли по громкой связи.

– Привет, – голос Чарли заполняет тесное пространство машины.

– Твоя бестолковая кузина замыслила бестолковый план, и ей нужна наша помощь, – говорит Оливия.

Я закатываю глаза.

– Я ничего не буду делать для Злодеек Джо, и ты знаешь это.

Мы обе смеемся.

– Не для них, – говорит Оливия. – И оставайся на линии. Я добавлю к вызову Уэса.

Хочу возразить и уже открываю рот, но Чарли опережает меня:

– Он рядом со мной. Включаю громкую связь.

– Итак, – продолжает Оливия, – Соф одержима идеей улизнуть сегодня из дома и поехать в больницу, чтобы увидеть Марго и Анну, а потом вернуться обратно. Хочу вам сообщить, что мы все едем с ней, чтобы она не убилась по дороге, уснув ночью за рулем.

– Нет. Подожди, вам необязательно это делать, – возражаю я, но Оливия отмахивается от меня.

– Только, чур, я ставлю музыку, – говорит Чарли. – И выставляю температуру в машине. Не собираюсь всю дорогу потеть. Никаких возражений.

Мы с Оливией обмениваемся взглядами.

– Во сколько мы выезжаем? – спрашивает Уэс.

– Около девяти. После ужина у бабушки не будет повода нас искать.

– Я буду готов, – говорит Уэс.

– Я тоже, – поддакивает Чарли. – Этот план напоминает мне прежнюю Софи. Мне нравится.

* * *

В день Рождества мы по традиции садимся в полдень за стол. Традиционная трапеза состоит из индейки с соусом, зеленой фасоли и запеканки из сладкого картофеля. Однако канун Рождества – это совсем другое дело.

Бабушка обожает праздновать с учетом наших сицилийских корней, поэтому шведский стол, который она накрывает в этот день на кухне, включает: несколько разных видов пасты, баклажаны, фаршированные артишоки и оладьи панелле[4], обязательно – нарезку из разных видов салями и сыра, сушеные фрукты и оливки, а еще печенье с инжиром, миндальное печенье и канноли[5]. Столы накрыты красными скатертями, а в центре стоят маленькие вазочки с белыми пуансеттиями. Тихо играют рождественские песни, все они – на итальянском языке и были записаны, наверное, годах в пятидесятых.

Джейк и Грэхем заходят в кухню и останавливаются рядом с нами.

– Я слышал, что этот болван был здесь сегодня утром, – говорит Джейк, откусывая печенье.

Первым делом Уэс рассказал Чарли о том, что приезжал Гриффин. Чарли рассказал бабушке, и это все, что было нужно, чтобы сарафанное радио ожило.

– Да. Он хотел поговорить.

Грэхем закатывает глаза.

– Мне он никогда не нравился.

– Я тебя умоляю, – вздыхает Оливия. – Ты его почти не знал.

– Скажем так, мне не понадобилось много времени, чтобы составить о нем свое мнение, – парирует Грэхем.

– Не позволяй ему винить себя за то, что ты не вернулась с ним обратно, раз ты этого не хочешь, – резко говорит Джейк и отходит к подносам с печеньем.

Весь день все родственники раздают мне ненужные советы. Я готова придушить Уэса за то, что он рассказал им про Гриффина.

Чарли плюхается в кресло рядом с Оливией.

– Мы не можем ехать на моей машине. Не осталось бензина.

Я шикаю на него и оглядываю комнату. Но все смеются, болтают и не обращают на нас никакого внимания.

– Мы поедем на моей машине, – говорю я.

Наша отмазка такая: мы с Чарли и Оливией идем к Уэсу смотреть рождественские фильмы. Мы попросили Сару объяснять это каждому, кто будет нас искать. Легенда, конечно, незатейливая, но мы рассчитываем на то, что дом будет переполнен и, будем надеяться, все взрослые выпьют лишнего, поэтому никто не будет нас искать. И вообще я рассчитываю, что через час все впадут в беспамятство от обжорства.

Двадцать минут спустя мы втроем направляемся по улице к месту, где припаркована моя машина. Уэс сидит на пригорке и ждет нас.

– Кто за рулем? – спрашивает Чарли.

– Лучше всего, если мы будем меняться каждые полтора часа, – предлагает Уэс. – Так что двое поведут машину туда, и двое – обратно.

– Тебе нужно было стать бойскаутом, – говорит Чарли.

– Я был бойскаутом, – отвечает Уэс. – И вы – тоже.

Мы с Уэсом подходим к задней двери машины одновременно. Я знаю, мы оба стараемся сделать одно и то же – оставить себе место в самой тяжелой смене, когда нужно будет вести машину в предрассветные часы.

– Ты ведешь первым, – говорю я.

Он качает головой и улыбается, берясь за ручку двери.

– Нет. Я умотался. Мне действительно нужно поспать прямо сейчас, а на обратном пути мы с Чарли сможем по очереди вести машину.

Чарли стонет.

Я пытаюсь спихнуть его руку, но он держится крепко. Мы стоим совсем рядом – не настолько, как прошлой ночью, но все же ближе, чем должны бы.

– Так неправильно. Это же была моя идея. Почему же вы должны не спать всю ночь?

Он склоняет голову, но ничего не говорит. Его рука по-прежнему твердо держит ручку.

– Хм, – бормочет Чарли с другой стороны машины, – если собираетесь стоять тут всю ночь, я возвращаюсь в дом за следующей порцией бабушкиной кассаты[6].

– Ты ведешь первой, – шепчет Уэс.

Я бросаю последний взгляд на бабушкин дом, полный огней, потом отворачиваюсь и сажусь на водительское место.

– Чарли, назад, – говорит Оливия. – Мы ведем первые.

– Как я буду управлять радио сзади? – спрашивает он, открывая заднюю дверь. – Мне обещали другое.

Я завожу двигатель, Уэс смотрит на меня в зеркало заднего вида.

– Мы вздремнем по дороге в город. И пусть Чарли слушает то, что хочет. У нас будет все хорошо.

Чарли ерзает на маленьком заднем сиденье, пытаясь устроиться поудобнее, а Уэс заваливается в угол между сиденьем и дверью. Каждый раз, как я бросаю взгляд в зеркало заднего вида, он там.

Совсем не отвлекает!

Я отъезжаю от бордюра, а Оливия пытается настроить радио на другую волну: ей надоели рождественские песни. Но у нее ничего не выходит.

– Прямо по I-49. В Александрии полно копов на улицах. Будет сложно объяснить штраф твоему отцу, – говорит Оливия.