Мондиализация, которую мы наблюдаем сегодня, не яв­ляется «всемирным государством», о котором мечтал Эрнст Юнгер, видя его как результат смешения «белой» и «крас­ ной» звезды, т. е. ценностей Запада и Востока22. В процессе мондиализации Земля объединяется в форме рынка, т. е. подчиняясь логике товарообмена и поиска максимальных прибылей. Это пришествие мирового рынка сопровожда­ется изменением менталитета. Интериоризация рыночных моделей внедряет в умы и в поведение господство товар­ных ценностей. Отныне господствующей антропологиче­ской моделью становится модель утилитаристская: человек более всего озабочен способностью производить и (глав­ным образом) потреблять материальные блага; как эконо­мический агент он изыскивает прежде всего возможность максимизировать свой интерес. Мы переходим от общества с рынком к обществу рынка. Однако развитие обменов не упраздняет ни отчуждения, ни предубеждений.

Необходимо подчеркнуть, что глобализация была реа­лизована не левыми «космополитами», но правыми либе­ралами. Это соответствует секулярной тенденции капита­лизма: капитализм не ограничен ничем, кроме самого себя. Такая модернизация представляет собой вызов кри­зису современности, порожденному Просвещением23. Ответ этот, однако, состоял в радикальной автономизации ры­ночной экономики, в офинансовлении капитала и в бур­ном развитии технологий. Общая идея состояла в том, что наука поможет все понять, техническая перспектива все ре­шить, а рынок все купить.

Ничего этого не произошло. Карл Поланьи прогнози­ровал, что рынок разрушит общество. Мы при этом присут­ствуем. «Приятная коммерция», опровергая мнение Адама Смита, не смягчила отношения между людьми, но внесла дух войны в сам рынок. Диктатура экономики и господство собственности в публичных делах привели к разрушению общественных связей. Мир дерегуляции осуществил ниве­лировку культур до самого нижнего уровня, сведя их к по­требительскому измерению. «непредвзятый взгляд, — от­ мечал Эрнст Юнгер еще сорок лет назад, — с удивлением обнаруживает, что дух конформизма все более захлестыва­ет страны. Выражается это не столько в монополии одного из конкурирующих экономических могуществ, сколько в глобальном образе жизни»24. Филипп Энгельхард пишет: «Современный шок мондиализации является следствием универсалистского либерализма, который, несмотря на за­ явления, чувствует отвращение к различиям. его имплицит­ная программа состоит в гомогенизации мира с помощью рынка, в искоренении национальных государств и культур. либеральное общество не поддерживает ни культурные „от­ ходы“, ни общинные предпочтения. Максимальная про­ грамма либерализма состоит в искоренении каких бы то ни было различий, так как они образуют препятствие на пути к большому рынку и социальному миру. Фактически изли­шеством оказываются не только явления культуры, но и само социальное. логика западной современности ведет к универсальному бескультурью рынка»25.

Однако мондиализация не обладает универсальным ха­рактером. С определенной точки зрения она представляет собой нечто обратное, так как способ экономического обме­на, который она внедряет, соответствует исторически впол­не определенной культуре. Мондиализация представляет собой западный рыночный империализм, империализм, внедряемый в тех, кто ему подчиняется. Мондиализация яв­ляется массовой имитацией западного экономического по­ ведения. Это обращение целой планеты в религию рынка, богословы и великие жрецы которой в своих проповедях подчеркивают существование великой цели — рентабельно­сти26. Это не универсализм «быть», но универсализм «иметь». Это абстрактный индивидуализм расколотого мира, в ко­ тором люди различаются по способности производить и по­треблять. Капитализм стремится преуспеть там, где социа­лизм проиграл: в создании «нового человека». Однако этот новый человек уже не является ни тружеником, ни гражданином — это «продвинутый» потребитель, разделяющий с человечеством общую судьбу, входя в Интернет или при­ общаясь к благам общего рынка.

Закилаиди пишет: «Португальский писатель Мигель Торга как­то определил универсальность как „комнату без стен“. Этим он хотел сказать, что универсальные ценности могут быть восприняты и защищены только людьми, креп­ ко укорененными в локальности. Мондиализация произво­дит обратный эффект: люди чувствуют себя лишенными корней и неспособными командовать происходящими во­ круг процессами. Поэтому они судорожно воздвигают все новые и новые стены, пусть даже хрупкие и эфемерные»27.

В психологическом плане люди ощущают себя все более и более лишенными власти над самими собой. Это проис­ходит под воздействием столь быстрых процессов, столь могущественных стратегий и столь весомых ограничений, что человек уже не в состоянии достичь уровня, на котором он может адекватно воспринимать происходящее, тем более влиять на него. То, что этот процесс происходит в то время, когда человек становится все более и более одино­ким, все более и более предоставленным самому себе, когда рушатся все большие нарративы мира, только усугубляет его. «Мондиализация, — справедливо пишет Закилаиди, — странным образом воспроизводит фрейдистский механизм инфекции­паники: инфекции — в той мере, в которой мон­диализация способствует конформизму и уравниловке; па­ нике — так как каждый сталкивается с логикой, превосхо­дящей его человеческое воображение»28. Мондиализация в какой­то мере напоминает пазл из расколотых образов. Она не сводится ни к одной картине мира. Она превосходит всякую репрезентацию. «Сущность мондиализации состоит во взаимодействии мира без границ с миром без ориенти­ ров. Эта диалектика мира без границ и ориентиров объяс­няет наше чувство утраты смысла и обостряет беспорядоч­ность в нем»29.

Я часто вспоминаю чудовищную фразу, написанную Шарлем Пеги в 1914 г., незадолго до смерти: «Все несчастны в современном мире».

Чем более глобализация развертывается в планетарном масштабе, тем более развивается диалектика ее главного противоречия. Одностороннее навязывание ею повсюду западного образа жизни провоцирует появление движений сопротивления «идентитарного» типа. Чем более мондиа­лизация актуализирует унификацию, тем более она увели­чивает потенциал фрагментации, чем более она актуализи­рует глобальное, тем более она повышает потенциал ло­кального. на разных концах планеты общества, наиболее подверженные угрозе мондиализации, стараются утвердить свой партикуляризм, вернуть свою индивидуальность. но здесь их подстерегает еще большая опасность. некоторые пытаются искусственно создать идентичность из обломков былого. Другие хотят воссоздать нечто внутреннее в мире, где все стало внешним. некоторые под воздействием фру­страции берут на вооружение конвульсивные методы, дохо­дящие до насилия и ксенофобии. Мы присутствуем при этом явлении, которое Бенджамин Барбер выразил в формуле «Джихад против McWorld»30. С одной стороны, планета идет по пути униформизации, прогрессирующей гомогенизации под влиянием торговли и массовых коммуникаций. С дру­гой, повсюду нарастают «идентитарные» судороги, агрессивные формы этнического или религиозного самовыра­жения, порождающие гражданские войны и межэтнические конфликты31. Можно сказать, что мондиализация одновре­менно разрушает и порождает коллективные идентичности. но порожденные ею коллективные формы отличаются от прежних. Они уже не взвешенные и органичные, но агрес­сивные и реактивные.