К запаху дыма примешивался другой, хорошо знакомый монаху запах. Все это – голоса людей, взволнованных происходящим, крики боли, вонь паленой шерсти и горелого жира, – все напоминало ему другое время и место. Прикрыв глаза, брат Рикарду словно оказался за много лиг отсюда, на широкой мощеной площади, и эхо голосов отражали не горы, а каменные стены, и вот-вот послышатся слова молитвы. Незаметно для себя он одними губами произносил эти слова, повторяя за воображаемыми братьями.

– Мягкое сердце? – повторил он, прогоняя видение. – Возможно, в твоих словах есть доля правды. Мы слишком долго пребывали в плену мирских забот, оттого я забылся, позволил себе слабину. Но все же…

Анна смотрела, ожидая, пока он закончит мысль, но брат Рикарду запнулся и умолк, задумчиво глядя в пространство. Ей не нравился его рассеянный взгляд, означавший, что монах сегодня себе на уме и того и гляди что-нибудь учудит. Анна не понимала причину такого поведения, когда без видимых причин ее спутник впадал в тоску или недовольство и рассуждал о странном. Вот и сейчас – пусть ему жаль эбу гого, но стоило ли так сильно убиваться из-за каких-то тварей? Мало ли зверей в лесу!

Она не могла представить, что, глядя на расправу над зверями, брат Рикарду воображал другое. Перед его глазами как наяву вставала деревня, в центре которой на площади языческие идолы горели, изломанные, изрубленные на куски – как часто он воображал себе эту картину! Языки пламени копотью чернили мегалиты, поверженные на землю, но на сей раз среди дыма и летящих камней корчились не бессловесные твари, а люди, не отказавшиеся поклоняться своим идолам. Так будет расчищено место для прекрасных храмов, что в мечтах возводил брат Рикарду.

«Идолопоклонничество должно быть уничтожено. Там, где бессильно слово, огнем и мечом. Нет места жалости к богопротивным языческим мерзостям в сердце доброго христианина, и уж точно не нам поддаваться мороку. Нет, не нам, псам Господним, призванным служить на страже истины!»

– Мы пришли, чтобы вас спасти, – произнес он вслух, вызвав недоумение Анны. – И вы будете спасены, какие бы средства не пришлось для того применить.

– Брат мой, не перегрелся ли ты на солнце? – ласково спросила Анна. – Может, трудная дорога утомила тебя? Пойдем, видишь, там, на склоне, большие камни отбрасывают тень? Дым относит в противную сторону, шум и камни не долетят. Подождем лучше там, незачем толпиться тут и нюхать смрад, коли охота все одно тебе не в радость.

Монах позволил себя увести в сторону от остальных. В тени скального выступа он опустился на землю, чувствуя, как ноги гудят от усталости. Прислонившись спиной к прохладному камню, он некоторое время сидел, молча разглядывая реденькую жесткую траву перед собой.

– Почему бы нам не уйти отсюда? – спросила Анна, которой порядком надоели шум, суета и душный запах гари. Выросшая в рыбацком поселении, к охоте она была равнодушна. – Нам тут делать нечего, только даром время тратим.

– Ты права. Нужно отправляться в путь без отлагательств! – воскликнул брат Рикарду. – Я завтра же начну сборы в дорогу, и к вечеру нам следует подготовить последнюю, самую важную проповедь.

– Я говорила о том, чтоб вернуться домой, в деревню.

– Деревня вовсе не наш дом! Лишь временное пристанище, но время вышло. Впрочем, сейчас и вправду лучше вернуться.

Он с решительным видом поднялся и направился к звериной тропе, по которой они пришли сюда. Шаг его был столь стремительным, что Анна едва поспевала следом. Только когда звуки охоты утихли вдали, брат Рикарду заметил это и пошел немного медленней.

– Увлекшись взращиванием здесь христианской общины, я позабыл о главной миссии, – говорил он взволнованно. – Мы должны обратить в веру как можно больше душ, чтобы спасти их. Не наше дело возводить храмы, этим в свой черед займутся священники.

– Откуда же взяться священникам в такой глуши? – перебила практичная Анна. – Да и на каждое селение их не напасешься. Кто-то должен рассказывать о Христе, учить, как правильно себя вести, чтобы заслужить его милость и не вызвать гнев. Разве хватит только одного крещения?

Брат Рикарду посмотрел на нее, и во взгляде читалась тревога. Он не рассказывал Анне, что, отвергнув Христа, туземцы не только лишаются Царства Божьего, но и будут караться уже при земной жизни. О том, что люди с Запада, от которых она еще не видела зла, считают ее соплеменников дикарями, недалеко ушедшими от тех же эбу гого. И он не знал, говорил ли ей это кто-нибудь до него.

– Самое важное, чтобы люди приняли веру, – ответил он осторожно, – и отвернулись от ложных богов. Тогда они станут братьями для всех христиан. Не все, кто приедет с Запада, будут так считать, но быть может туземцы уже не будут для них… врагами.

– Мы и так для них не враги. Вот и в Ларантуке местные с пришлыми живут себе бок о бок, вполне довольные. Даже когда не были крещены, никто друг друга врагами не считал.

Пришлось вновь вспомнить, как наивна эта женщина, хоть и сообразительна настолько, что усвоила цивилизованную речь. Жизнь ее, протекавшая на диком острове, была проста и не отличалась от жизни ее далеких предков. Они не знали, сколь сильна бывает вера. Они вообще готовы были поверить в любых божеств и демонов, сказочных существ – во что угодно, словно дети. В их примитивных умах уживались друг с другом любые суеверия, и многочисленные божки, как куклы в балаганном театре, выбирались для какой-либо нужды, хотел ли обратившийся к ним вызвать дождь или наслать несчастья на голову сварливой соседки. Туземцы просто не способны понять, что такое ересь, и уж тем более как из-за нее может возникать вражда.

Едва не половину пути брат Рикарду размышлял о том, как донести до своей помощницы все это. Благо, дорога была долгой, и времени хватало. В конце концов он нашел, как ему показалось, то объяснение, которое будет понятно любому, даже самому невежественному дикарю.

Он сказал Анне, что все, отвергающие Бога, волей или неволей служат его врагу, Сатане, а значит, и сами становятся врагами. Что, поклоняясь ложным богам и оставляя подношения на их капищах, туземцы на самом деле славят Нечистого, тем самым повергая свои бессмертные души в ад. Что вечные муки во сто крат страшнее любых земных страданий, а своих преданных рабов Бог наделяет милостью и не оставит без награды за праведное служение.

Говоря с ней, брат Рикарду как будто готовился к завтрашней проповеди, потому с каждым словом речь его становилась все вдохновенней и красочней. Он так увлекся, описывая муки грешников в аду и казни, насылаемые на нечестивцев, что Анна явно испугалась. Видя это, брат Рикарду воспрял духом – быть может, и на других его слова подействуют схожим образом. Он давно понял: с помощью страха гораздо проще достучаться до сердец, нежели взывая к рассудку.

Украдкой поглядывая на монаха, вещавшего об ужасных муках и демонах с фанатичным огнем во взоре, Анна вновь проникалась к нему тем наивным восхищением, какое дети испытывают к показавшему им хитрый трюк циркачу. Пускай брат Рикарду порой ничего не смыслил в делах земных, но зато он умел угодить столь великому богу. Вновь она ощутила готовность идти за ним сквозь огонь и воду, не ропща, и гордость за себя, ведь и она теперь не простая женщина из рыбацкой деревни, а почти что жрица могущественного Иисуса. К ней даже местные относятся с уважением, почти как к дукуну.