– Да поняли уж… Опять мой кабинет займешь?

Не тратя времени на предисловия, следователь сразу же приступил к делу. Внимательно выслушав доклады, затребовал себе материалы, с которыми и заперся в кабинете Ревякина – изучать. А изучать было что – ребята поработали, опросили многих…

Только ближе к вечеру Владимир Андреевич вышел к лавочке покурить, углядев там Дорожкина с Игнатом.

– Угощайтесь. – Алтуфьев протянул было пачку «Памира», да тут же сконфузился, засмеялся. – Ах да, вы же такие не курите. Не царское это дело, ага.

Дешевейшие сигареты «Памир» стоили по десять копеек за пачку, и табачок там был – так себе, однако Владимир Андреевич привык к ним еще в армии, да так и продолжал курить до сих пор.

– Может, наших? – Ревякин вытащил красную пачку «Друга».

– Нет уж, – гордо отозвался следователь. – Свои подымлю. Ты, Игнат, сколько за день выкуриваешь? Пачку?

– Ну.

– А я только половину. А то и треть! Потому что невкусные. Что смотрите? Курить – здоровью вредить!

С сотрудниками Озерского отделения милиции Алтуфьев близко сошелся еще лет пять назад, когда расследовал дело о жестоком убийстве практикантки. Да и потом были общие дела, и Владимир Андреевич даже, бывало, жил, то есть, скорее, только ночевал в доме у двоюродной тетки Ревякина Глафиры Ивановны, тети Глаши. Так вот с Игнатом и сошлись. С Дорожкиным – меньше…

Летел вокруг густой тополиный пух. Отцветала сирень. Тихий июньский вечер расплывался пряным запахом трав. Утробно мычали коровы – невдалеке, за отделением, пастух гнал стадо с лугов. Напротив, по широкой Советской улице, проносились на велосипедах подростки, степенно прогуливались парочки… А вот прошел вечерний автобус на Тянск – белый круглолобый «ЛАЗ» с широкими бордовыми полосами.

– С девушкой, вижу, пока одна зацепка – родственники. – Проводив автобус взглядом, Алтуфьев выбросил окурок в урну. – В Ленинграде кто у нее? Тетка?

– Двоюродная. Имя такое… не совсем обычное – Ираида.

– Да, помню.

– А зачем нам ее тетка? – удивился Дорожкин. – Девчонку ведь не в Лениграде убили.

– Может, и незачем… а может, и зачем! – Следователь хмыкнул и пояснил: – Просто думаю вслух, рассуждаю… Этот еще ваш, аспирант… Причем он и наш тоже.

– Ваш?

В ответ Владимир Андреевич кратко рассказал приятелям о последнем ограблении в Тянске. Со смертью антиквара.

– Смотрите: аспирант – двоюродный племянник убитого антиквара – приезжает в Тянск, сразу после ограбления и смерти сталкивается на месте происшествия с какими-то подозрительными рыбаками. Потом едет в район. И тут же погибает при неясных обстоятельствах. Я думаю, рыбаки его тоже заметили. На затылке погибшего – обширная гематома. Мог и сам с кручи упасть – там, внизу, камни. А могли и ударить.

– Ну, тут бабушка надвое сказала, – махнул рукой Игнат. – Маловато данных.

– Вот! – Алтуфьев многозначительно поднял вверх указательный палец. – И я о том. Маловато! А значит, что?

– Копать надо.

– Вот-вот… копаем. И не только по аспиранту! Не поверю, чтобы у юной девушки, да не было подружек! Которым она могла что-нибудь рассказывать, мыслями поделиться.

– Да она нелюдимая. Молчунья, – усмехнулся Дорожкин. – Там вся семья такая: слова не дождешься – ни доброго, ни плохого. Староверы-кержаки. Спрашиваешь – смотрят на тебя, как солдат на вошь. Чужих не любят – жуть! И Настя такая же. Хотя…

– Ну-ну…

– Разве что Галю-продавщицу спросить. Они с Настей-то одного возраста. Может, и болтали когда. Галя-то, хоть и с Озерска, да продавец ведь в деревне – человек не чужой.

– Вот-вот, опроси. В клуб местный загляните. Наверняка уже слухи пошли.

– В клуб лучше не самим. – Игнат потянул из пачки сигарету, задумался… и засунул обратно. – Знаешь, Володь, там нам ничего не скажут – чужие потому что. Вот если молодежь заслать… Молодые ведь к молодым тянутся. А мы с Игорьком уже, увы, в стариках… А человечка своего я там уже настропалил, не думай.

– Это хорошо. А у аспиранта в Лерничах конфликт был, помните? – задумчиво глянув в небо, промолвил следователь. – Мне вот почему-то кажется, будто во всех этих преступлениях два узла. Один – здесь, в районе, а второй – в Тянске. Почему я так думаю… не знаю пока, как объяснить. Интуиция. Вы со своей колокольни смотрите, я с другой гляну – с Тянской. Понимаю, вас от текучки никто не освобождал.

Участковый хмуро кивнул:

– Уж это точно! На танцах опять драка. Верховцев волком смотрит, говорит, плохо профилактирую.

– Сочувствую. А до этой… да юннатской станции далеко отсюда? – неожиданно поинтересовался Алтуфьев.

– На машине часа полтора-два. Но это до Лерничей только…

– А на «Яве» – минут за сорок, запросто! Ну, не за сорок – за час.

С Алтуфьевым поехал Ревякин. Показать дорогу, да и вообще – помочь. Никаких обид ни у Игната, ни у Дорожкина не было – знали, Владимир Андреевич любит все сам посмотреть, своими глазами. Тем более целых два места происшествия: лесное озерко и старый кордон – станция юннатов.

Перед самым отъездом следователь выписал оперу отдельное поручение: дружба дружбой, а показатели всем нужны! Тем более и начальство объявилось…

Верховцев Алтуфьеву обрадовался:

– Вот ведь, хорошо, Владимир Андреевич, что сам пожаловал. Места наши знаешь. Да и ребята помогут.

– Уже помогают!

– Да вижу, вижу… В Рябой Порог? Может, на машине подбросить? А то такую красавицу да по колдобинам… Я про «Яву».

– Ничего! Пусть к колдобинам привыкает. Асфальта-то у нас мало!

– Да шучу я, шучу. – Иван Дормидонтович замахал руками. – Дорога там нормальная. Только по лесу не гоните. А как вернетесь, прошу в баньку!

Добрались быстро – за полтора часа и теперь ждали парома. Искоса поглядывая на «Яву» и Алтуфьева в узких бежевых брюках (Игната многие знали), собравшийся у переправы народ живенько обсуждал недавние страшные новости. Ну, а как же? Целых два трупа! Как тут не обсуждать?

– Ой, Аннушка-то… как теперь жить? Любимая дочка…

– И не говори! Страсти-то какие, прости господи.

Колхозницы с косами и граблями (видно, возвращались с дальнего сенокоса), искренне сочувствуя родителям погибшей девушки, гадали – кто же убийца? Впрочем, похоже, уже и не гадали – дружно пришли к выводу, что убийца – чужой!

– Не, бабоньки, у нас таких зверюг нету!

Прислушиваясь, Алтуфьев толкнул напарника локтем. Тот все понял, кивнул, подошел к женщинам:

– А почему ж это – чужой? Что, судимых по деревням мало?

– Ой, товарищ милиционер, здрасте! А будто вы не знаете, как раньше судили? – ухмыльнулась осанистая – в три обхвата – баба в белом платке. – Ить культ личности был!

Тут же поднялся гвалт.

– Культ не культ