20 октября 1930 года начальник позвал её к себе и сказал:

— Плохо, говорят, ты, Чернышева, стираешь.

— Так ведь народу много, на всех нe уладить.

— Ладно, ступай домой, только в Вологду зайди сначала отметиться.

В Вологде проверили, не убежала ли, потом отпустили в родную деревню. Её муж полгода был в заключении, потом работал в Вологде. Взят был без обвинений и отпущен без извинений.

Жили Чернышевы неплохо, нажили ещё троих детей, шестеро их стало, а в 1940 году хозяин умер. Осталась Софья Федоровна с детьми одна. Больше, вроде, и рассказывать нечего. Была работа в совхозе, несколько десятилетий к ряду. Работа не баловала ни разнообразием, ни высокими заработками. А детей всех вырастила, поставила на ноги. Сейчас кто где, но не забывают мать, помогают.

Спрашиваю о прошлых временах:

— Кто виноват был во всем этом? Не думали тогда, что Сталин виноват?

— Нет, на Сталина не думали. Тогда вообще боялись и подумать, и слово сказать. Просто кто-то из своих, деревенских, показал на нас. Теперь уже ни кого в живых нет, одна я осталась. Тогда же, когда я и муж вернулись домой, со всеми в мире жили. Никто нам старого не вспоминал, и мы ни кому слова не сказали.

Так просто выходит и так мудро. Что было, то было, надо дальше жить. И никакого поиска виноватых. Икона не даром висит в переднем углу у Софьи Федоровны… Хозяйка вдруг спохватилась: «Так может мне угостить тебя чем?» Она достала из печки топленое молоко, налила стакан, мы ненадолго замолкаем.

Жаль наших бабушек, но им самим и в голову не приходило себя жалеть. Они всё принимали, как есть: незаслуженные обиды, непосильную работу, неожиданные разлуки. «Пообидели в молодости ни за что, а потом всё ладно было, грех жаловаться. Чего уж там, дело прошлое», — говорит моя собеседница. Да, прошлое… Запомнились точные даты, а обиды забылись за долгую жизнь. Эта жизнь, как бескрайнее снежное поле, по которому то здесь, то там разбросаны черные избы.

V. Свидетели

К 1989 году их осталось уже очень немного. Их рассказы немногословны. Что-то забылось, что-то и тогда не было известно. Но сегодня имеет вес каждое их слово.

H.H.Гусев, житель Вологды, вспоминал: «В возрасте 5–6 лет я был свидетелем того, как конвойровали прибывших по железной дороге людей, как их в то время называли — лишенцев, вПрилуцкий монастырь. Колонна была очень большая, шириной во всю проезжую часть дороги. Впереди колонны шли солдаты с собаками, а сзади — с винтовками. Так же и с обеих сторон колонны. Потом я не раз слышал от матери, которая посещала прилуцкую церковь, что вот и сегодня опять много хоронили детей. По несколько гробов в одну могилу. Место их захоронения было при входе на кладбище. В дальнейшем я видел холмики неухоженных могил без каких-либо памятников. Сейчас на этих местах уже похоронены люди, умершие в послевоенные годы».

А.Н.Долгова, одна из старожилов села Прилуки, тоже хорошо запомнила события того времени: «Ужас! Ужас, что было! Лишенцев на лошадях везли из Вологды, весь монастырь был загроможден. Когда с едой было плохо, умирало много детишек. На кладбище их хоронили, не найти теперь ни креста, ни холмика. Голодали тогда все, и в селе тоже нелегко было. Лишенцы, кто мог, меняли свою одежду на картошку и хлеб. Некоторые запаслись в дорогу салом, так сало на хлеб меняли, а чаще всего выходили просить милостыню».

А.К. Раков, проживший в Прилуках более полувека, рассказывал: «Жалко их, конечно, было, когда видели едва идущих по весенней распутице за мерзлой картошкой, или когда они несли на кладбище гробы. После них, как увезли всех, много блох на траве было. Пройти невозможно, так кусались. И деревьев почти не осталось, все пожгли в холодную зиму. Помню ещё, что много среди них было молодежи моего возраста. Нас, парней, иногда пускали за ворота к ним. Девчонки там бойкие были…»

***

Лишенцев в этой земле покоится, пожалуй, больше, чем местных жителей. И немного на земле мест, где похоронено столько детей. Неужели мы сможем об этом забыть?

Часть третья

Обретенная обитель (1991–1992)

I Они вернулись

Они вернулись сюда в мае 1991 года: игумен и два послушника. Вернулись не полноправными хозяевами, а как будто милости пущенные на постой в несколько помещений. Хозяином монастыря по-прежнему продолжал оставаться музей. Монастырские помещения были в таком состоянии, что ночевать первое время приходилось в Вологде, в доме епархиального управления, тем временем подготавливая себе жильё. Не в братском корпусе, а в келарских палатах, призванных служить монастырскими складами. 29 мая заселились в несколько импровизированных келий.

16 июня 1991 года, в день сретения иконы преподобного Димитрия Прилуцкого, в православной Вологде был большой праздник — первый за многие десятилетия крестный ход, который возглавил архиепископ Вологодский и Великоустюжский Михаил. Крестный ход прошёл от кафедрального Рождество-Богородицкого собора Вологды к Софийскому собору и далее — к Лазаревской церкви. В нем участвовал и прилуцкий игумен, сразу же после окончания шествия отслуживший в Спасском соборе монастыря молебен с акафистом преподобному Димитрию. Это было первое после перерыва в 67 лет Богослужение в монастыре. Служили в нижнем храме собора, где под спудом, ни кем и ни когда не потревоженные, 6 веков покоятся мощи преподобного Димитрия.

В тот теплый июньский день холод в соборе был невыносимый, пар шёл изо рта, ноги коченели от стояния на ледяных каменных плитах. Все‚ участвовавшие в этой службе, кроме отца игумена, на следующий день слегли от простуды. Но с этого дня в обители начал прослушиваться слабый пульс духовной жизни, несмотря на то, что организм её был искалечен и обескровлен. В соборе — облезлые стены, пол с просевшими плитами. Надвратная церковь без кровли и купола, ободранная, в сгнивших лесах. Братский корпус — с разрушенными печами, наполовину без окон, полов и дверей. Свет, подаваемый по тонкому проводу, брошенному через стену, постоянно гас. Канализации не было, газа не было. Не было ни чего, кроме Божьего благословения, которое имел игумен.

II Игумен

Перед тем, как попасть в эти стены, он в сане иеромонаха служил на приходе в Никольске, восстанавливая первую в этом районе церковь. Догадываясь, что вновь открываемый Спасо-Прилуцкий монастырь предложат возглавить ему, он заранее решил отказаться. Он привык к своим прихожанам, чувствовал, что нужен им. Но владыка Михаил, вызвав его к себе, поставил в известность о новом назначении, как о факте уже