«Давай встретимся вечером и вместе посмотрим кино, — предложил мне Юлиан при расставании. — Я даже приготовлю попкорн. Согласна?»

Я, конечно же, согласилась, и только после его ухода сообразила, что звал он меня скорее всего к себе домой… А возвращаться туда я хотела меньше всего, хотя и скучала по колким Алексовым замечаниям и нашим с ним разговорам.

И вот стою я под знакомой мне дверью, и веки мои нервически подергиваются — хоть бы никого не было дома! Впрочем, когда это мои желания сбывались… Хотя, постойке, именно сегодня-то и сбылось мое самое заветное желание в лице парня, державшего сейчас меня за руку. Но на этом, похоже, моя удача закончилась… Увы.

Если бы я могла, то велела бы Юлиану ходить на цыпочках и говорить еле слышным шепотом, но это его дом и никакого права затыкать ему рот в его собственных стенах у меня нет, а потому я мученически сношу каждое его громогласное бренчание кухонной утварью, вызывающее у меня гримасу почти физической боли. Вот, значит, что такое застенки инквизиции, думаю я в отчаянии! Кошмар.

Может, пойдем уже в твою комнату, — мямлю я в очередной раз, когда Юлиан пытается выудить из кухонного шкафа нужную посуду для попкорна и гремит, что говорится, на весь дом.

Нет, какой же фильм без попкорна!? — веселится мой новоиспеченный парень, устраивая еще большой тарарам. Мог бы уже сразу в фанфары протрубить!

Что здесь происходит? — голос Адриана Зельцера заставляет меня буквально подпрыгнуть на месте. Я мысленно считаю до десяти… пять раз, и только потом оборачиваюсь; они с Юлианом между тем ведут следующий разговор:

Хочу приготовить попкорн. Не знаешь, какая чашка лучше всего подойдет для этого?

Напряженная тишина за моей спиной практически оглушает, и я могу только представить, что там сейчас происходит.

Наконец слышу шаги. Звук открываемой дверцы шкафа, звон посуды…

Возьми эту.

Пап, что у нас тут за концерт?

Ну вот, так и знала не на что мне сегодня рассчитывать…

Здравствуй, Алекс, — это я оборачиваюсь к появившемуся на кухне парню в инвалидной коляске.

Привет, Шарлотта, — отвечает мне тот, и взгляд его так и мечется между мною и Юлианом. Сопоставляет…

Мне страшно смотреть на его отца: как будто бы я дала ему слово, которого, увы, не сдержала… Но прятаться вечно нельзя, и я поднимаю свои несчастные глаза — мужчина смотрит на меня, не мигая.

Шарлотта, милая, раз уж все так удачно собрались, почему бы нам сразу не сделать официального заявления, — Юлиан подходит и приобнимает меня за талию. — Мы с Шарлоттой теперь встречаемся. Сюрприз! — провозглашает он не без самодовольства, и я снова болезненно морщусь. Вот же беда с этими лицевыми мускулами!

Встречаетесь? — переспрашивает Алекс, ловя мой метущийся от смущения взгляд. — И с каких, позвольте узнать, пор? Вчера, если мне не изменяет память — а она меня обычно не подводит! — вы еще не были вместе…

Не были, — все с тем же самодовольством подтверждает Юлиан. — А сегодня вот Шарлотта согласилась быть моей девушкой… Правда, дорогая? — он тянется и целует меня в щеку.

Я так ошеломлена всеми этими «дорогая» и поцелуями в щечку прямо перед его отцом и братом, чего бы я, конечно же, предпочла избежать всеми силами, что, боюсь, выгляжу рыбой, вытащенной из воды и брошенной на пустынном берегу… Открываю рот, но слова упорно не идут.

Она так счастлива, что буквально лишилась дара речи! — насмешливо тискает меня Юлиан за ту самую поцелованную ранее щеку. Я даже не отстраняюсь — не могу. И тут для полного счастья в прихожей раздается голос Франчески, а потом и она сама появляется на пороге кухни:

И что у нас тут происходит? — с улыбкой, медленно стекающей с ее лица при виде Юлиановой руки на моей талии, произносит красивая итальянка. Пальцы моего парня на секунду больно впиваются в мое бедро…

Я знакомлю всех с моей новой девушкой! — с чрезмерной веселостью, так не вяжущейся с общим настроением на кухне, произносит Юлиан. Такое чувство, словно он получает от всего происходящего некое извращенное удовольствие… Только с чего бы? Почему?

С твоей новой девушкой? — вопрошает Франческа с холодным блеском в глазах, который, подобно клинку, пронзает меня почти насквозь.

Да, прошу любить и жаловать, — он посылает итальянке зловеще-предостерегающий взгляд, за который я ему невольно благодарна. Без его защиты мне в этом доме лучше не появляться, это точно.

Адриан, — Франческа поворачивается к своему возлюбленному, полная праведного негодования, которое старательно пытается скрыть, — не пройдешь со мной в библиотеку… Хочу обсудить с тобой одно дело…. наедине.

И прежде, чем тот успевает ответить, Юлиан хватает меня за руку и тащит прочь из комнаты.

Нам тоже есть что обсудить… наедине, — кидает он на ходу, ни к кому конкретно не обращаясь.

Я слышала, что в прежние времена провинившегося солдата проводили сквозь строй, в котором каждый должен был сечь его плетью и все равно, как тот перенесет подобное наказание — выходя в этот момент из кухни вслед за Юлианом, я ощущала себя тем же самым проштрафившимся солдатом, только секли меня не плетьми, а холодными, недоуменными взглядами. И, поверьте, они ранили ничуть не меньше настоящих плетей!

Так и остались мы с тобой без попкорна, — сетует Юлиан, усаживая меня прямо на свою кровать. В любой другой раз подобная вольность заставила бы меня мучительно покраснеть и начать заикаться, словно при встрече со страшным серым волком, но в моем нынешнем душевном состоянии кровать Юлина — это меньшая из всех возможных моих проблем. Они ведь не думают, что я дружили с Алексом только ради самой этой перспективы сидеть на Юлиановой кровати? А ведь Адриан напрямую спрашивал меня об этом — и вот…

Мне надо поговорить с Алексом! — выдыхаю я стремительно, вскакивая с кровати. — Пожалуйста…

Но Юлиан ловит меня за руку и притягивает в свои объятия.

Неужели ты станешь тратить время на моего братца, когда прямо здесь в этой комнате рядом с тобой есть я? — вопрошает он призывным, соблазнительным голосом. Я не успеваю опомниться, а его руки уже пробираются под мой свитер и начинают поглаживать обнаженный живот.

Что ты делаешь? — тоже любопытствую я, начиная нервно похихикивать.

А что я делаю? — самым невинным голосом откликается Юлиан. — По-моему, то самое, о чем мечтат каждая девчонка, находящаяся рядом со мной… Разве нет?

Приступ хихиканья грозит перерасти в настоящий хихикающий припадок, когда дверь комнаты неожиданно распахивается и делает это так стремительно, что буквально припечатывается в несчастную стену за ней — с потолка вот-вот может посыпаться штукатурка.

Ах ты мерзкая, маленькая дрянь! — истерически орет на меня Франческа, швыряя в лицо смятый кусок зеленого шелка, в котором я безошибочно узнаю заимствованное у нее зеленое, вечернее платье. — Думала, сможешь скрыть это от меня? Думала, я не узнаю, как ты тайком пробралась в мою гардеробную и украла одно из моих любимейших платьем? То самое, про которое еще моя мама сказала, что никогда не видела ничего красивее… Так бы и расцарапала твои бесстыжие глаза, мерзкая воровка! — шипит она, вскидывая обе руки и сжимая пальцы на них с таким яростным видом, словно в каждой из них лежит мое трепещущее сердце. — Ты хоть знаешь, во сколько оно мне обошлось? — И тут же отвечает: — В три тысячи евро. А ты превратила его в жалкий клочок туалетной бумаги… — От злости у нее так перекашивает лицо, что я с трудом узнаю в ней прежнюю Франческу Барбиери, которой всегда невольно восхищалась; стискиваю пальцами злополучное платье и только тут замечаю, что рука Юлиана все еще находится под моим свитером, чем он беззастенчиво пользуется, продолжая водить пальцем по моей покрывшейся «мурашками» коже. Я даже не уверена, вызывают ли эти «мурашки» сами его прикосновения или причиной тому то сытое самодовольство, с которым он смотрит сейчас на разъяренную женщину на пороге своей комнаты.