– Надо купить.

Шубин лицемерно ответил, что ему это не нужно, привык работать на машинке.

Кирилл был почти вдвое младше его, но вздохнул, как взрослый, не способный объяснить неразумному ребенку, почему люди за столом пользуются ножом и вилкой. Чувствовалось, что ему физически неприятно брать в руки эти соединенные канцелярской скрепкой сероватые страницы со следами чересчур жирной ленты, с грубыми буквами в помарках от плохо прочищенного шрифтового литья.

– Вам выдали аванс, купите себе хотя бы степлер, – сказал Максим, не отрываясь от монитора.

Кирилл сковырнул скрепку и погрузился в чтение.

Синопсис представлял собой просто список кандидатур, разнесенных по двум разделам – иностранцы и русские. Внутри каждого господствовала хронология.

Первым номером стоял некий Гаумата из племени магов, на два года завладевший персидским престолом под именем Бардии, умершего сына Кира Великого. Эту историю Шубин почерпнул у Геродота. За ним следовали армянин Арахи, упомянутый в Бехистунской надписи Дария I, и беглый греческий раб Андриск, чью судьбу описал Тит Ливий. Один объявил себя сыном последнего вавилонского царя Набонида, другой называл своим отцом тоже последнего македонского царя Персея. Первый возглавил национально-освободительное восстание вавилонян против персов, второй – македонян против римлян. Оба были разбиты, взяты в плен и казнены.

На них заканчивалась история героев и вождей. Дальше шли два лже-Нерона, продувная девица Клодина, она же Орлеанская дева, которую, оказывается, под прикрытием дымовой завесы вынесли из огня серафимы, и пара посмертных воплощений португальского короля Себастьяна I, павшего в 1578 году в битве с берберами при Алькасар-Кивире. Эту фалангу любителей славы и деньжат замыкали двое из тридцати двух мнимых сыновей казненного Людовика XVI – парижский голодранец и берлинский часовщик. Тайну своего происхождения француз в детстве узнал от воспитавшей его прачки, немцу в день совершеннолетия ее открыли ангелы.

Дочитав, Кирилл покрутил головой:

– Да, интересно. Я не знал, что на Западе тоже были самозванцы. Мне казалось, это сугубо русское явление.

– Их везде хватало, – усмехнулся Шубин. – Даже в Монголии.

– Ну, в Азии-то понятно. У нас и на Востоке общинное начало доминирует над личностным, индивидуум легко может быть заменен любым другим членом группы. Когда Сталин говорил, что у нас незаменимых нет, он апеллировал к архаическому народному сознанию. Отсюда и самозванчество как функциональный параметр социумов такого типа. Напишите об этом, – рекомендовал Кирилл, но тут же передумал: – Хотя, пожалуй, для нашей аудитории будет сложновато.

Он ткнул пальцем в вавилонского армянина Арахи:

– Как именно его казнили?

– Посадили на кол.

– Это хорошо. Напишите с подробностями, у нас это любят.

– Подробностей я не знаю.

– Возьмите из чьих-нибудь мемуаров или домыслите. Физиология у всех одна. Вам когда-нибудь колоноскопию делали?

– Нет. Это что?

– Обследование кишечника. Через задний проход вводят зонд и на мониторе смотрят кишечник. Моей бабушке делали, так у нее было полное ощущение, что сажают на кол.

Кирилл поставил на полях крестик, означающий, что данная кандидатура безусловно принимается, и перешел ко второму разделу.

– А все-таки наших больше, – удовлетворенно сказал он, с ходу помечая крестиком цесаревича Алексея в самом конце списка. – Вот с него и начнем, это фигура знаковая. Сколько у вас намечается лже-Алексеев?

– Один, – огорчил его Шубин, умолчав о том, что начать собирался с Анкудинова.

– Чего так? Их же до хрена. Если с царскими внуками – вообще немерено. Внуков пачками можно брать.

Действительно, в газетах регулярно писали о потомках наследника престола, рассеянных на пространстве от Ванкувера до Красноуфимска. Один из них торжественно венчался на царство в какой-то подмосковной церкви, а рижский журналист Грянник обнаружил в Сухуми самого цесаревича, который жил там под именем Ивана Владимировича Павлова и до выхода на пенсию заведовал вокзальным буфетом. Хотя этот Павлов, с молодости запуганный чекистами, не понимал, что времена изменились, и отрицал все начисто, обмануть Грянника было невозможно. «Известно, – писал он, – что цесаревич рос добрым, отзывчивым мальчиком, так же и Павлов никому не отказывал в помощи, особенно пожилым людям». Ниже приводился список подобных совпадений, не могущих быть случайными. Он должен был впечатлить самых отъявленных маловеров. Алексей в Царском Селе каждый день по утрам принимал холодную ванну и обожал купаться в пруду, а Иван Владимирович купался в речке до глубокой осени и уже в марте обтирался на улице ледяной водой. Тот и другой любили животных: цесаревич в Ипатьевском доме не расставался со спаниелем Джоем, Павлов имел ослика. Оба увлекались ездой на велосипеде и не доверяли евреям. Все это не оставляло сомнений в их тождестве.

– Я могу написать только про одного, – повторил Шубин.

– Ладно, – смилостивился Кирилл, – пишите.

Он проводил Шубина до дверей и на прощание сказал:

– Понимаю, в вашем возрасте сейчас нелегко. Но что делать? Представьте, что мы решили перейти с правостороннего движения на левостороннее, как в Англии. Приняли закон, но сделали одну оговорку: люди старше сорока могут продолжать ездить по правой стороне, им ведь трудно привыкнуть к новым правилам. Остальные пусть ездят по левой. Представляете, что будет?

Эту байку Шубин читал и слышал не меньшее число раз, чем историю о том, как хитроумный Моисей сорок лет водил евреев по пустыне с целью выморить всех помнящих рабство египетское, но малодушно промолчал и дослушал до конца.

17

За день дом выстыл. Дрова остались, но драть с них бересту было лень, Жохов рванул с книжной полки пожелтевшую газету. Из нее вывалилась на пол стопка писем без конвертов. Он поднял верхнее и прочел с начала абзаца: «Живу в офицерской гостинице, в комнате на двоих. Нас в ней четверо, все такие же лейтенанты-двухгодичники, как я, призваны после института. Никто ничего не знает и не понимает. К счастью, надо мной взял шефство старший лейтенант Колпаков из роты связи. Он из кадровых, жена у него работает продавщицей в военторговской автолавке. По его словам, здесь не хватает двух вещей – водки и справедливости. Насчет первого он преувеличивает, вчера ему вполне хватило на то, чтобы пламегасителем от КПВТ спьяну проломить голову нашему замполиту Кичигину. Тем самым положение дел со справедливостью начало немного выправляться, а то я своими ушами слышал, как Кичигин на политзанятии говорил солдатам, что по сравнению с кровавыми чудовищами американского империализма сам Люцифер кажется просто невинным младенцем. У замполита вообще странные функции. С одной стороны, он представляет в армии марксистсколенинскую идеологию, с другой – заботится о том, чтобы солдат был накормлен, помыт в бане и почта вовремя доставляла бы ему письма из дома. Напрашивается мысль, что если бы не марксизм-ленинизм, не было бы и замполита, а не будь его, солдатики не получали бы писем от любимых девушек. Кому бы они тогда стали писать, что “лучше Северный Кавказ, чем Южная Сибирь”, и посылать приветы “из Бурятии, страны вечнозеленых помидоров”? Теперь все эти солдатские радости под вопросом, потому что Колпаков сидит на гауптвахте, а Кичигина увезли в госпиталь…»