К еде благородное собрание пока не притрагивается. Ждут, пока приступят к трапезе за главным столом.

– И вновь благодарю за великодушие, сестра и госпожа. – Голос Ёдо разносится по всему залу. – Ибо издавна случалось так, что судьбы кровных родичей бывали различны. Как сказано в старинной пьесе:

Ёдо читала митиюки – «песню странствий» хора из пьесы о великом и несчастном Минамото-но Ёсицунэ. Именно его победа над домом Тайра решила участь страны. Потомками Минамото или Гэндзи как раз и считали себя Токугава. Это сложный и тонкий комплимент.

Теперь речь шла об опале Ёсицунэ, который уплывает в изгнание по реке, чье названием созвучно с названием замка, по которому Ёдо получила свое имя. Играя словами, она намекает на сходство своей судьбы с судьбой Ёсицунэ. Пожалуй, комплимент получился уж слишком сложный. Ведь Ёсицунэ был изгнан и убит из-за козней брата.

О-Эйо, однако, вспоминает сейчас другое. Покойный регент насмехался над претензиями Токугава на родство с Гэндзи и, когда эту пьесу ставили при его дворе, предложил господину Иэясу роль Ёсицунэ, совсем не подходившую ему ни по возрасту, ни по наружности. Он справедливо полагал, что Иэясу, убоявшись насмешек, откажется – и тем навлечет на себя немилость. И ошибся.

И кто тогда остался в дураках?

Слишком сложный, слишком многослойный комплимент.

Ёдо останавливается.

– Я забыла, увлекшись стихами, о своем долге хозяйки. Прошу вас есть и пить, чтоб навсегда запомнить гостеприимство Ёдо-доно.

– Стойте, не притрагивайтесь к еде!

Мэго вскочила, не обращая внимания на то, что сшибает блюда и чашки расшитыми полами одежды. Она была нечувствительна к тонкостям классической драматургии и, пока Ёдо читала, наклонилась, дабы получше рассмотреть, что ей подали, – и тут, наконец, поняла что не дает ей покоя.

Воспоминание.

О пиршестве десятилетней давности, изменившем жизнь клана Дата, пиршестве, которое сделалось притчей во всей стране. Когда князь, вопреки советам большинства родичей, решил, что лучше подчиниться Хидэёси, чем всем кланом погибнуть со славой, а если уж погибать, то лишь ему одному. Перед его отъездом Ёси-химэ устроила в честь сына прощальный пир. Тогда на столе тоже было множество приправ – чтобы скрыть привкус яда.

– Что это значит? – О-Кику щелкнула веером, щека ее дергалась. – Все знают, что у княгини Датэ дурные манеры, но чтоб настолько…

– Не притрагивайтесь к еде и питью, – повторила Мэго. – Они отравлены.

– Не судите обо всех по своей семье и не равняйте госпожу Ёдо с Демоницей из Оу!

– Верно, моя свекровь хорошо разбирается в ядах. И поделилась со мной своими знаниями. – Это была правда. Как ни странно, Ёси-химэ благосклонно относилась к невестке. Неизвестно, рассчитывала ли она, делясь с ней познаниями, на их практическое применение. – Благодаря ей, я могу распознать, как пахнет вытяжка из нисикиги.

По залу прошел шепот. Нисикиги – прелестное деревце. По весне оно цветет нежно-розовыми цветами, но особенно красивы его листья. Летом они словно покрыты зеленым лаком, а к осени меняют цвет – лиловые, оранжевые, пестрые перья на ветках одного дерева являют чудесное зрелище. Ближе к зиме это многоцветье вновь меняется – листья алеют, словно кровь. Поэтому ничего удивительного, что в благородных семьях нисикиги растят в садах или же в горшках для украшения дома. На севере же есть давний обычай оставлять букеты из нисикиги под крыльцом дома, где есть девушка на выданье, – в знак ухаживания. Это Мэго знала с детства. Потом свекровь объяснила ей, чем еще известно это деревце.

– «Яд малиновки»? – переспросила княгиня Мори.

Говорили, будто только малиновка может клевать ягоды нисикиги без вреда для себя.

– Да. Если хорошо рассчитать, то смерть наступит не сразу. Несколько ближайших часов ничего не будет заметно, пока не начнутся рези в животе. Скорее всего, вы бы все успели покинуть замок к этому времени.

Укита Мария выругалась, как совершенно не подобало благочестивой христианке.

– Иногда полезно иметь в семье отравительницу, верно?

– Да как смеет эта деревенщина оскорблять принцессу из Ода? – Ёдогими, до того сидевшая неподвижно, точно идол, гневно сверкнула глазами. – Пусть небеса проклянут тех, кто поверит ее словам! А если кто-то еще сомневается в моей невиновности… Смотрите же! – Она схватила со стола сладкий манжу, протянула сыну. – Ешь, мой мальчик! Да убедятся все, что это злостная клевета!

Испуганный Хидэёри взял лакомство, но откусить не успел. О-Эйо перескочила через стол, как несколько отяжелевший, но хищный зверь. Вцепилась в ребенка.

– Нет, сестра! Убить свое дитя, чтоб не досталось врагу – деяние достойное. Но сказано: он стал моим сыном! А убить своего сына я не позволю!

– Пусть сама пробует! – выкрикнула одна из дам.

Почти все они уже были на ногах. Эти женщины выглядели хрупкими и утонченными, они знали толк в стихах, цветах и ароматах, но вся жизнь их пришлась на эпоху нескончаемых войн. Многие из них умели держать в руках оружие, и мужья их, выступая в походы, знали, что замки есть кому оборонять.

И не со своего стола, хотела сказать Мэго. Блюда и напитки перед Ёдо и ее сыном могли и не быть отравлены, и О-Эйо напрасно беспокоилась за мальчика.

Но ее опередили.

– Пей! – О-Кику протянула Ёдо кувшинчик сакэ, стоявший ранее между ней и Мэго. Взгляд у нее был отчаянный. Хотела ли она непременно убедиться в невиновности подруги? Или в этой слабой, болезненной женщине проснулся дух отца – великого Такеды Сингэна?

Ёдо, кажется, растерялась. Но прочие дамы окружили ее, а в дверях, привлеченные шумом, уже стояли вооруженные стражники.

– Пей, – повторила О-Кику. – Пей все!

И Ёдо решилась. Выхватив кувшин из рук княгини Уэсуги, она припала к нему. Глядя, как она глотает, Мэго отстраненно подумала: сливового вина не было на столе, потому что оно прозрачно. А сакэ, особенно такое – мутное, в него что угодно можно подмешать.

Допив до дна, Ёдо швырнула кувшинчик так, что он разлетелся вдребезги, и обвела собравшихся бешеным взглядом.

– Да! – выкрикнула она. – Я сделала это! Мужчины этой страны – трусы! Они сложили оружие перед Токугавой и Датэ! Но я, я одна не сдалась! Я нанесла бы такой удар по семьям предателей, что они бы вовек не оправились! Я, слабая женщина, сделала бы то, на что не осмелился трус Мори. Пусть будут прокляты те, кто помешал мне!