— Слетела с дороги, — невыразительно повторил он. — Из-за погоды?

— Нет.

Эви вновь вспомнила, словно это было вчера, как у отца заплетался язык, как он орал во все горло, погоняя лошадей и заставляя их мчаться все быстрее и быстрее, и почувствовала, что у нее начинают гореть щеки. Пожалуй, делиться этой частью своей трагической истории она была еще не готова. Она потянулась к чайнику, стоявшему на столе.

— Налить вам чаю?

Мак-Алистер отрицательно покачал головой.

— У вас был новый кучер? И он не знал дороги?

Эви опустила чайник на стол.

— Нет.

— Но нельзя же просто взять и слететь с дороги…

Эви стиснула руки на коленях, глубоко вздохнула, вновь взяла чайник и налила себе чаю.

— Он был пьян.

— Надеюсь, ваш отец угостил его хлыстом.

Лицо Мак Алистера потемнело, и Эви вдруг поймала себя на мысли, что ей становится все легче угадывать, о чем он думает. Напустив на себя беззаботный, как она надеялась, вид, Эви положила себе в чашку две ложечки сахара.

— Это было бы затруднительно, поскольку именно отец правил экипажем. — Ну вот, она произнесла роковые слова. — Он погиб Баварии.

Выражение лица Мак-Алистера мгновенно смягчилось.

— Мне очень жаль.

А мне — нет, сверкнула у нее в голове непрошеная мысль. Эви устыдилась, но тут же постаралась отогнать это чувство. Нет, она действительно не жалела о том, что отец разбился насмерть; ей было жаль лишь того, что он оказался не тем человеком, о кончине которого она могла бы скорбеть. И если кто-нибудь после этого сочтет ее ужасным человеком, значит, так тому и быть.

Она лишь пожала плечами в ответ на соболезнования Мак-Алистера и подлила сливок себе в чашку.

— Это было давно.

Но и не так давно, как ей хотелось бы. Еще одна непрошеная мысль. Лучше был он слетел с дороги до того, как она появилась на свет.

— Вы скучаете о нем?

— Ни капельки. — Ложечка, которой она осторожно помешивала чай, со звоном упала на стол. — Не знаю, почему я так сказала. Мне не следовало так говорить.

— Вы действительно так думаете?

— Я… — Она опустила голову, пристально разглядывая свою чашку. — Мне даже не хочется пить.

Он подтолкнул к ней тарелку.

— Ешьте.

Но и аппетит у Эви куда-то пропал. Зато ее охватило желание выговориться, рассказать ту часть истории, о которой не знал никто, кроме леди Терстон. Она вздохнула, проглотила комок в горле и с силой сжала руки, лежащие на коленях.

— Он настоял на том, что сам будет править экипажем. При этом поднял такой крик на подъездной дорожке, что привел мою мать в неописуемое смущение. Помню, что ему очень нравились подобные выходки — ставить ее в неудобное положение перед посторонними людьми. Это был один из его любимых приемов запугивания и устрашения матери.

Эви нахмурилась, невидящим взором уставившись на исцарапанную крышку стола.

— Таких способов у него было много. Но все равно, мне не следовало говорить, будто я не скучаю о нем. — Она опять сглотнула. — Но я действительно так думаю.

— Но почему вы должны скучать о нем? — заметил Мак-Алистер. — Или лгать, говоря, что вам его недостает?

— Он был моим отцом.

— Он был засранцем.

Отпустив это сногсшибательное заявление самым прозаическим тоном, Мак-Алистер невозмутимо взялся за нож и вилку и принялся есть.

— Он… — Эви растерянно заморгала, а потом, к своему ужасу, почувствовала, как губы ее растягиваются в неудержимой улыбке. — Да, вы правы. Он был именно тем… кем вы его назвали. Ничтожеством, любящим заложить за воротник, и ничего больше.

Мак-Алистер отрезал себе кусочек баранины.

— К тому же пьяным засранцем.

Улыбка Эви стала шире. Как это, оказывается, здорово — относиться к отцу легко, не воспринимать его всерьез. Она словно бы своими руками разрушала пьедестал, на который по недомыслию вознесла его. Вряд ли можно представить себе более страшную участь для хама, пьяницы и драчуна.

— Пьяный засранец, — повторила она, словно пробуя слова на вкус. — Коротко и емко сказано, да и запомнить легко. Жаль, что я не могу переписать надпись на его надгробном камне.

— А кто может остановить вас?

Теперь Эви рассмеялась, легко и свободно, и взяла в руки вилку. К ней вдруг вернулось острое чувство голода.

— Полагаю, моя мать. Она ходит к нему на могилу почти каждый день. Так, во всяком случае, мне говорили.

После долгой паузы Мак-Алистер спросил:

— Как же вышло, что вы пострадали, а она осталась цела?

— Просто ей повезло, а мне нет, вот и все. Я сидела как раз с той стороны, которой карета врезалась в дерево.

Мак-Алистер протянул руку через стол и нежно провел большим пальцем по ее шраму.

— Это он?

По коже у Эви пробежали мурашки. Ей вдруг захотелось наклонить голову и прижаться щекой к его такой теплой ладони. Но при этом ей хотелось отвернуться и спрятать лицо.

— Я… я не знаю. Все случилось так быстро. Наверное, я поранилась об острый кусок дерева или металла.

Мак-Алистер отнял руку.

— А ваша нога?

Эви едва удержалась, чтобы не потрогать то место, которого только что касались его пальцы.

— Я почти ничего не помню о случившемся… Меня придавило перевернувшимся экипажем, точнее, его обломками. Нога уже тогда была сломана… Фонари разбились, карета загорелась, и слугам пришлось вытаскивать меня из-под нее слишком быстро. Так они повредили ногу еще сильнее.

Он кивнул, давая понять, что все понял и, к ее облегчению, перевел разговор на нейтральные темы. Следующий час или около того они провели, обсуждая сына Рокфортов, свадьбу Уита и Мирабель, талант Кейт к сочинительству музыки… Несколько раз Эви задавала Мак-Алистеру наводящие вопросы о его прошлом, но он или ловко уходил от ответа, или же просто пожимал плечами, меняя тему. Эви решила, что атмосфера за столом царит слишком легкая и дружеская, чтобы испортить ее ненужными настойчивыми расспросами. Она от души наслаждалась беседой — пусть даже и несколько односторонней. При этом она и наелась, воздав должное обильному угощению.

— О Боже, — простонала она и сделала слабую попытку отодвинуться от стола, — даже не припомню, когда в последний раз съедала столько за один присест.

— Это был не один присест, — напомнил ей Мак-Алистер, подбирая крошки со своей тарелки. — Вы перекусили еще в бадье.

— Значит, за такое короткое время, — согласилась она и с некоторым удивлением принялась наблюдать, как он складывает тарелки на поднос.