Все-таки зря Винни боялась — она почти не скучает по сексу. Чего ей не хватает, так это нежности и романтической стороны любви, как она ее понимает: неспешных прогулок по лесу, любовных записок, быстрых ласк украдкой на многолюдных вечеринках, взглядов через весь зал в факультетском клубе, всей сложной, тайной жизни, которую делишь с другим человеком. Но ей не привыкать: почти всю жизнь Винни была этого лишена.

А здесь, в Лондоне, Винни думает об этом еще реже — ведь вокруг столько всего интересного! Скажем, сегодня вечером она идет в Английскую национальную оперу с подругой, чудесным человеком и одной из лучших в Англии детских писательниц.

Вечером, в Колизее, на спектакле «Так поступают все», Винни в антракте спускается с балкона и идет на поиски кофе для себя и своей подруги Джейн, которая растянула ногу. Винни надеется, что в буфете на первом этаже будет поменьше народу, но там еще хуже, чем всегда, — целая толпа дюжих парней, все толкаются, и хоть бы один уступил ей дорогу. Винни и раньше замечала, что англичане, в отличие от американцев, всегда спокойно стоят в очередях, но в очереди за спиртным тут же начинают толкаться. Какое-то всенародное сумасшествие — по-видимому, из-за строгих законов о торговле спиртным.

Винни оставляет всякую надежду на кофе и на обратном пути видит на скамейке Розмари Рэдли и Фреда Тернера. То, что они здесь вместе, вовсе неудивительно. Все знают, что они встречаются, даже в «Прайвит Ай» писали о том, что Розмари «развлекается с молодым красавцем преподавателем из Америки». Более того, Розмари отказалась, не иначе как из-за Фреда, от роли в фильме, который снимают сейчас в Италии. Роль была небольшая, но деньги за нее обещали хорошие; да и о добром имени Розмари надо бы побеспокоиться, не девочка уж.

Но влюбленной парочке до сплетен, похоже, дела нет. Они всюду ходят вместе и смотрятся, надо признать, неплохо. Розмари бесспорная красавица, а про Фреда многие друзья Винни говорили, что в профиль он похож на Руперта Брука, — очень лестно, если кому-то нравится такая броская внешность. Разница в возрасте не бросается в глаза, поскольку Фред серьезен для своих лет, а Розмари нежна и игрива. И похоже, они благотворно влияют друг на друга: Фред явно приободрился, а Розмари стала спокойнее. Она по-прежнему перескакивает с темы на тему, но уже не так резко.

Но самое удивительное для Винни даже не то, как Фред смотрит на Розмари (на нее точно так же смотрят все подряд, в том числе и недоброжелатели), а то, сколько внимания Розмари уделяет Фреду.

Как многие актеры, Розмари больше показывает себя, другие ее мало интересуют. К тому же она не может сосредоточиться на чем-то одном больше нескольких секунд, — возможно, именно поэтому она никогда не имела большого успеха на сцене. А телефильмы снимают маленькими кусочками, здесь нужна не тщательно проработанная игра, а всего лишь краткие всплески чувств. Розмари они, безусловно, удаются и на экране, и в жизни (можно сказать, ими она и знаменита).

Обычно Розмари мило порхает от темы к теме, от чувства к чувству, от собеседника к собеседнику, да так стремительно, что теряется не только нить беседы, но затуманивается сам облик Розмари — остается лишь блеск и трепет. То же самое впечатление от ее нарядов. Розмари никогда не следует моде, у нее свой стиль. Все ее наряды мерцают, волнуются, трепещут; она словно и не одета, а окутана чем-то тонким, кружевным, цветастым — вуалями, шарфиками, струящимися прозрачными блузками, длинными юбками, шелковыми шалями с бахромой. Волосы ее тоже как будто все время в движении. Подкрашенные, с разноцветными прядками — от бледно-золотистых до рыжевато-каштановых, — они то завиты мягкими локонами и зачесаны наверх, то ложатся на плечи шелковистым облаком, то рассыпаются во все стороны непослушными завитками.

Однако сегодня Розмари кажется безмятежной как никогда. Волосы падают на лоб мягкой светлой волной, поблескивают серебристо-голубые бусы, струится длинное шифоновое платье с нежными лазурными цветами; глаза следят за Фредом не отрываясь. Ни Розмари, ни Фред сначала не замечают Винни, и заговорить с ними ей удается лишь со второй попытки.

— A-а… Винни, добрый вечер. — Фред вежливо встает, но имя ее произносит с запинкой (она совсем недавно попросила называть ее просто Винни). — Рад вас видеть. Поддержите меня, пожалуйста. Розмари упрямится. Убедите ее, что я прав.

— Не глупи, милый. Винни согласится со мной. Ну же, садись. — Розмари проводит рукой по сиденью, обитому материей, — шуршит платье, звенят посеребренные браслеты.

Оказывается, спор о том, стоит ли Розмари нанимать домработницу, и, еще не услышав доводов Фреда, Винни принимает его сторону. Как известно, у Розмари в Челси царит поэтический беспорядок, дом полон вещей, которые нужно починить, вымыть, вычистить, вытереть, а то и просто выбросить. Но Розмари нравится, как она ведет хозяйство. Пусть все идет своим чередом, считает она, а когда не остается сил терпеть грязь — звонит в бюро «Помощь хозяйке», чтобы прислали прислугу на день.

— Терпеть не могу наводить порядок, — объясняет она Винни. — Всякий раз, когда делаю уборку, вспоминаю тетушек моей матери, двух старых дев. Еще в войну, совсем маленькой, я жила у них в Бате. Ну и злобные старушенции были! Злобные и настырные. Всю прислугу разогнали в конце концов, осталась одна миссис Макгаун, настоящий солдат в юбке, но они все равно считали, что дом — огромный, страшный, не дом, а сарай — нужно держать в порядке. Только и знали, что мыли, убирали, стирали пальцы в кровь. — Розмари заламывает руки; пальцы у нее тонкие, все в кольцах. — Тетки страшно злились на меня за то, что я такая неряха. «Ты ни с кем не считаешься», — твердила тетя Изабель. — Розмари говорит чужим голосом — тоненьким, гнусавым. — «По-твоему, миссис Макгаун обязана за тобой убирать? У нее других забот хватает. Если ты не исправишься, то когда вырастешь, ни одна порядочная прислуга не захочет у тебя работать». Я сразу и придумала, как мне быть. Сказала, чтоб вообще не убирали в моей комнате. Будто бы мне и так нравится. Ой, до чего они возмутились! Тетя Этти сказала, — другой голос — низкий, усталый: — «Ни один мужчина не станет жить в таком доме, как у тебя». Ха! Попала пальцем в небо!

Розмари хихикает, будто дразнит.

— И вообще, — продолжает она, — прислуга обожает откровенничать. Все эти домработницы так и норовят посвятить тебя в свою жалкую жизнь. Вы, американцы, — Розмари строит гримаску Винни и Фреду, — не представляете, как трудно в этой стране нанять прислугу. Думаете, если я позвоню в агентство, то мне пришлют милую старушку домработницу, как в кино?

— Нет… — начинает Винни. Сама она никогда не пыталась найти в Лондоне домработницу — ей это не по карману.

— Мне пришлют какую-нибудь несчастную эмигрантку, которая ни слова не понимает по-английски, а электричества боится как огня. Или жуткую неряху, которую не берут на приличную работу — на фабрику там или в магазин — из-за тупости и скверного характера. Дважды в неделю мне придется выслушивать рассказы про ее больную спину, запоры, мужа-забулдыгу, детей-шалопаев и про дрязги с городским советом из-за квартиры. — Розмари переходит на простонародный говор, каким его обычно изображают на сцене: — «У собачки-то нашей глисты, а у кошки-то блохи, а попугайчик болеет, ах бедняжечка, перышки-то все повылезли, ужасти какие, а к кормушке и вовсе не подходит!»