И все-таки Винни не пришлось расставаться с детством навечно. Это вовсе не обязательно — считает она про себя и нередко заявляет вслух. Главная мысль всех ее лекций, книг и статей (иногда она выражена напрямую, а еще чаще между строк) — что детство нужно хранить и беречь: «Мы должны лелеять ребенка, который живет в каждом из нас». Мысль эта, разумеется, не нова, но она лежит в основе профессии Винни.

Облака, похожие на грязное белье, сгустились над головой, школа — закопченное кирпичное здание викторианской эпохи, чем-то напоминающее замок, — осветилась предзакатными лучами. Прыгалка уже не рисует в воздухе волшебный шар, она повисает, снова превращаясь в обрывок бельевой веревки. Девочки собираются уходить, и Винни уточняет у них только что услышанные стишки, благодарит девочек, записывает, как их зовут и сколько им лет. Прячет записную книжку и идет следом за детьми по холодной, сумрачной игровой площадке, кутаясь в пальто и мечтая о чашке чая.

— Эй! Эй, миссис!

Девочка, окликнувшая Винни, стоит у закопченной, изрисованной кирпичной стены, в узком проходе, ведущем от школы на улицу. Она постарше, чем девочки с прыгалкой, — лет двенадцати-тринадцати на вид, — худая, одета бедно и в то же время вызывающе. Засаленный, когда-то розовый вязаный жакет, школьная юбка и красная с черным футболка с названием какой-то рок-группы. Лицо у нее бледное, короткие волосы выкрашены в противный розовато-лиловый цвет, как меховые игрушки, которые выигрывают (а еще чаще не могут выиграть) на праздничных базарах.

— Да? — отзывается Винни.

— Хотела вам кое-что сказать. — Девочка хватает Винни за рукав пальто. — Мне сестра говорила, вам нужны стишки. Те, что нельзя рассказывать учителям. — Девочка хитро улыбается, обнажая неровные, некрасивые зубы.

— Я собираю разные стихи, — вежливо улыбается Винни. — А в классе, где учится твоя сестра, я сказала, что мне нужны всякие, в том числе и не совсем приличные, которые они стесняются рассказывать.

— Во-во, я об этом. Я таких много знаю.

— Очень хорошо, — отвечает Винни, которой теперь придется забыть о чае. — С удовольствием послушаю. (Девочка молчит.) Расскажешь мне?

— Может быть. — Недетская хитрость искажает прыщавое личико. — Сколько дадите?

Первое желание Винни — тотчас прервать разговор. Еще никто из детей или взрослых не предлагал ей материал за деньги, и сама мысль об этом ей неприятна. Фольклор — бесплатное искусство, он никому не принадлежит. Как говорит один ее коллега-марксист, «это не часть капиталистической товарно-денежной системы», и в этом для Винни таится очарование фольклора. Но вдруг противная девчонка знает интересные, редкие стихи? За тридцать с лишним лет работы Винни поняла, что никогда нельзя отвергать материал или судить о его ценности по внешности того, кто предлагает. Да и видит бог, этой девочке лишние деньги не помешали бы.

— Не знаю. — Винни смеется, чувствуя себя неловко. — Пятьдесят пенсов устроит?

— Идет. — Девочка отвечает с готовностью, почти радостно. Видимо, ей предложили намного больше, чем она ожидала.

Винни достает записную книжку и ручку; тут же, поймав недоверчивый взгляд девочки, начинает рыться в кошельке. Когда Винни в первый раз приехала в Англию, в ходу еще была старая серебряная монета. Новая, восьмиугольная, кажется ей похожей на дешевую медаль: Британия, сидя со щитом на льве, съежилась, и вид у нее испуганный.

Куда бы присесть? Нехотя Винни опускается на грязноватую цементную плиту у здания школы — больше ничего подходящего нет.

Зажав в руке монету, девочка с сиреневыми волосами бросается вдоль прохода к опустевшей детской площадке, оттуда — в сторону улицы. Может быть, ей всего-то нужно было выманить деньги и убежать? — думает Винни. Но нет: осмотревшись вокруг, девочка тем же путем возвращается назад.

— Начнем? — говорит она.

— Минуточку. — Винни открывает записную книжку. — Как тебя зовут?

Девочка отступает на шаг:

— Это еще зачем?

— Для порядка, — успокаивает Винни. — Я никому не скажу.

Это не совсем так: во всех своих печатных работах Винни называет по именам и благодарит тех, кто ей помогал, и за эти годы многие из детей, которым попадались в руки книги или статьи Винни, благодарили ее в ответ в письмах.

— М-мэри… Мэлони.

Ясно, что это не настоящее имя девочки, но Винни все равно записывает.

— Ну, начинай.

«Мэри Мэлони» наклоняется поближе к Винни и хрипло шепчет:

Розочку на платье приколи мне, мать.

Два негритосика меня хотят поймать.

Оба слепые, меня им не догнать,

Розочку на платье приколи мне, мать.

Не стоит даже делать вид, что стишок нравится. Но Винни прежде его не слышала, поэтому записывает, а потом, как всегда, читает вслух для проверки.

— Ага, правильно.

— Спасибо. А еще?

Мэри Мэлони молчит, прислонившись к закопченной кирпичной стене. Подол юбки у нее порван, розовые носки спущены, красные дерматиновые туфли на толстой подошве все в царапинах, худые незагорелые ноги покрыты гусиной кожей.

— Хотите еще — платите, — гнусавит она.

Винни не находит слов, до того грязной кажется ей сделка.

— Вы-то получите больше, когда все это продадите.

— Я стихи не продаю. — Винни старается, чтобы голос ее звучал дружелюбно, без отвращения и укоризны.

— Так уж и не продаете! Что ж вы тогда с ними делаете?

— Собираю для… — Да разве можно говорить о деле всей жизни с подобным существом? — Для университета, где я работаю.

— Правда, что ли? — Девочка смотрит на Винни, как смотрят на лгунов, которых не хотят изобличать. Судя по всему, она решила, что Винни собирает похабные стишки для какой-то сильно сомнительной цели. Кроме того, очень похоже, что за хорошие деньги она продаст кому угодно что угодно, скажет или сделает любую гадость. — Ладно. — Девочка разочарованно вздыхает. — Десять пенсов.

Раз уж дело зашло так далеко, надо идти до конца. Винни снова открывает кошелек, достает еще одну мелкую монетку. Мэри Мэлони наклоняется ближе, так близко, что видны темные, усеянные перхотью корни ее волос и чувствуется несвежий запах изо рта.

Как хочу я птичкой стать

И над пляжами летать:

Будут парочки е…ться,

А я сверху любоваться.

Винни, начав было писать, останавливается. Этот стишок нравится ей еще меньше, чем первый: мало того что пошлятина, так он еще и противоречит главной мысли ее работы. Еще пара таких стишков — и вся ее теория о различиях между британским и американским игровым фольклором «вылетит в трубу», как говорят здесь, в Англии.

— Достаточно. — Не дописав стишок до конца, Винни закрывает записную книжку и поднимается на ноги. — Спасибо за помощь. — Она вымученно улыбается.