Женя опять надолго замолчала.

– Ну что? Что она сказала? – торопил я.

– Она догадалась, что в тот момент он был уже мертв.

В глазах помутнело. Хорошо, что я сидел на стуле, руки вцепились в стол, я переждал головокружение. Этот свидетель гораздо опаснее, чем таксисты. А если сопоставить оба показания, то вот она – общая картина преступления и утаивания улик.

– А ты?

– Тиша, я так испугалась, что сразу дала ей денег.

– За молчание?

– Ну конечно. Она обещала, что никому ничего не скажет.

– Ты веришь слову сплетницы.

– Она одинока, и ей очень нужны деньги.

– Тогда она придет еще!

– Лишь бы молчала.

– Да, ситуация – хуже не придумаешь. Мы вляпались капитально. Она запомнила парней, то есть нас?

– Я не стала спрашивать. Я попыталась представить все шуткой. Глупо, конечно…

– Да, это уже не шуточки. И следователь к нам приходила.

– Саша рассказал.

– У следствия есть улика. Заколка от галстука Воробьева, найденная в машине Глебовой. Но Воробьев вроде бы вместе с Калининым накануне забирал машину, и теоретически мог тогда обронить заколку.

– В тот вечер заколка на нем была.

– Да знаю! Я же говорю, теоретически. Пока прикидываюсь глупеньким, моя хата с краю – ничего не знаю. Но надолго ли это возможно? Выход один. Надо искать убийцу. Настоящего! Того, кто впрыснул чертов яд в коньяк.

– Может, рассказать все Юре?

– А если это он все организовал?

– Нет. Он не мог! Даже если… если только предположить, что это он, Юра никогда не стал бы подставлять меня.

– Ну почему же. Вариант первый. Он узнал, что у тебя с Воробьевым тайная связь и пожелал избавиться от обоих. Ревность, знаешь ли, штука взрывоопасная. Даже если ты не выпьешь коньяк, то труп окажется в твоей квартире. Поди оправдайся потом, что не ты его отравила. Большой срок светит. Вариант второй. Он ничего не знал о вашей связи, но у него были другие серьезные основания устранить Воробьева. Например, как свидетеля тайных незаконных махинаций. Калинин просто не мог предположить, что Воробьев пойдет распивать коньяк к тебе.

– Тихон, если ты будешь так думать о Юрии Борисовиче, то я на тебя обижусь.

– И что это изменит в наших отношениях? – с циничной усмешкой произнес я.

Женя резко встала и шагнула к выходу.

– Подожди! – Я перехватил ее, сжав в ладонях хрупкие плечи.

– Пусти меня!

– Женя, подожди. Ну зачем тебе этот старик?

– Я не буду говорить на эту тему. Отпусти!

Она дернулась, но я не отпускал, напротив, с силой прижал к себе. Женя перестала сопротивляться, но ледяным тоном произнесла:

– Убери руки. Мне надо идти.

Дверь неожиданно распахнулась. На пороге стоял строгий, аккуратно стриженный молодой человек в изрядно мятых легких брюках. В его облике было что-то знакомое.

– Евгения, я за тобой, – заявил он, хмуро рассматривая наши прижатые тела.

Я узнал в парне водителя Калинина. Мои руки опустились. Женя удивленно обернулась на вошедшего:

– Вадим, как ты меня нашел? Вместо ответа прозвучало:

– Тебя ждет Юрий Борисович.

– Как ты узнал, что я здесь?

– Мы приехали к тебе домой, не застали. Юрий Борисович долго ждал, потом велел тебя найти.

– А как ты узнал? Я же здесь первый раз.

– Смотался в таксопарк, поговорил с таксистами. У меня там много знакомых. Нашел водилу, который подвозил тебя. Ты девушка заметная. – Вадим криво улыбнулся. – Следующий раз, если захочешь скрыться, пользуйся общественным транспортом. Хотя нет. На тебя и там обратят внимание.

Он самодовольно рассмеялся. Евгения смерила его надменным взглядом и скомандовала:

– Поехали.

Вадим тут же смолок и галантно пропустил девушку вперед. Широкая спина в несвежей рубашке заслонила стройную фигуру. За ушедшими качнулась входная дверь, но не закрылась. Я тупо глядел в пустой проем. Опять старый Папик увел от меня любимую девушку. Нынешний вечер она проведет с ним. А может, и ночь! Сердце разрывалось от невыносимой боли. Этому надо положить конец! Завтра я сделаю так, чтобы он до конца своих дней оставил ее в покое.

Или я уничтожу его!

В широком коридоре при входе в административное здание за столиком хмуро скучал старший сержант милиции. Я попытался хладнокровно пройти мимо. Не тут-то было.

– Постойте, вы к кому? – строгим голосом окрикнул милиционер.

– К Калинину. Юрию Борисовичу, – невозмутимо кивнул я, приближаясь к широкой лестнице, устланной ковром.

Но милиционер был начеку. Он резво выскочил из-за стола и перехватил меня на первой ступеньке:

– Сегодня не приемный день. – Его рука цепко сжимала мой локоть.

– Да? А когда же приемный?

– Каждый второй четверг. Но надо предварительно записаться.

Милиционер уже понял, что перед ним малозначительный субъект, и бесцеремонно выпихивал меня из холла.

– У меня важное дело, – упрямо сопротивлялся я. – Могу я позвонить Калинину?

– У всех важное. Все через канцелярию. Да иди ты! Чего уперся?

– Но… но как позвонить?

– В бюро пропусков есть телефон. Иди, иди. Не мешай работать.

Поняв, что сопротивление бессмысленно, я отступил. Пальцы сжимали зеленую папку – мое главное оружие в предстоящей схватке с высоким начальником. А ведь накануне я чуть было ее не лишился.

Утром в общежитии, собравшись на прием к Калинину, я вспомнил, что документы в папке подменены на наш отчет по практике. Вчера это спасло нас от ненужных объяснений со следователем. Но сегодня в них сосредоточились мои самые смелые надежды.

– Саш, почему документы оказались у Ольги? – спросил я у Евтушенко, выводившего в тетради очередные формулы.

– Я заменил их, когда ты спускался разговаривать по телефону, – скороговоркой ответил друг, как о чем-то само собой разумеющемся.

– Зачем?

– А что, разве плохо получилось? – Сашка наконец оторвался от вычислений. – Чутье какое-то сработало. Ты приносишь портфель, который полностью изобличает нас в деле Воробьева. С какой целью тебе его подсунули?

– Чтобы выбросить.

– Но ведь ты же не выбросил! Я прекрасно знаю про твое всегдашнее настырное любопытство. И Русинова тоже это знает, она училась с тобой несколько лет. Почему она не выбросила сама, а попросила тебя, ты не подумал? Она знала, что ты не сразу от них избавишься и обязательно сунешь туда нос.