– Ты разбирался в студии Адриенны и очистил ее без меня.

Он поставил коробку на скамью и сел рядом со мной, вытянув длинные ноги. Он не пытался подвинуться ко мне, но я ощущала силу его притяжения, как океанские приливы и отливы ощущают луну.

– Я хотел рассказать тебе, прежде чем у тебя будет случай увидеть.

Я смотрела ему в глаза, думая, смогу ли причинить боль и ему.

– Я и не видела. Мне рассказал Джон МакМахон.

В его глазах мелькнула тень. Он пристально смотрел на меня, но молчал.

– Он хотел, чтобы я сказала тебе, что его родители были рады получить рисунки Адриенны, но что это ничего не меняет. – Я сглотнула, ожидая, что он объяснит мне, почему или, во всяком случае, извинится, чтобы мне не пришлось продолжать. Наконец у меня вырвалось это слово: – Почему?

Он глубоко вздохнул. На мгновение мне показалось, что он пользуется этой короткой передышкой, чтобы придумать, что сказать, что бы объяснило его поступки, не открывая мне правды.

– Потому что я не хотел, чтобы ты рылась во всем этом, всех этих напоминаниях о ней. – Он снова сделал глубокий вдох и медленно выдохнул: – И я хотел проститься с ней один. Я давно ее отпустил, но думаю, я держался за эту студию, будучи не готов окончательно с ней расстаться. – Он взял мою руку в свою, его прикосновение обожгло мне кожу. – Я сделал это не для того, чтобы обидеть тебя.

Я не смотрела на него, зная, что стоит мне только взглянуть, и я все прощу.

– Но мне все же больно, что ты принял это решение после нашего разговора.

– Ты права. Я не принял во внимание твои чувства и прошу прощения. Там были только эскизы – ничего законченного. И определенно ничего ценного, и я просто хотел избавиться от этого. С этим покончено, Ава. Я осчастливил родителей Адриенны, и у тебя есть свой сарай. Можно нам забыть об этом?

Бриз колыхал камыши, принося с собой запах океана и соли. Дрожь пробежала у меня по плечам, но я закрыла на это глаза и погрузилась в темную часть моего сознания, где были спрятаны мои страхи.

– Ты нашел еще что-нибудь? Какой-нибудь намек на то, почему она уехала в тот вечер и куда она направлялась? – Я вспомнила о безликих младенцах и словах, выгравированных на ее могиле. «Мать неродившихся детей». Даже в гневе я не могла их произнести.

Он отпустил мою руку. Отсутствие его тепла было еще ужаснее, чем окружающая нас вода.

– Это Джон сказал тебе, чтобы ты об этом спросила?

– Нет. Я спрашиваю сама – и то, что мне хочется знать.

– Зачем, Ава? Почему ты всегда оглядываешься назад, когда я хочу двигаться только вперед?

Я встала, слишком утомленная, чтобы объяснить ему, что я, наверное, родилась, оглядываясь назад, в поисках чего-то преследовавшего меня, ожидавшего меня за углом, призрака моей сестры. Я очень рано постигла, что если смотреть только вперед, можно упустить то, что непосредственно за тобой и ожидает только обнаружения.

Мэтью тоже встал и обхватил ладонями мое лицо.

– Прости, Ава. Ты права. Ты имеешь полное право задать такой вопрос. Но неужели ты думаешь, что если бы я нашел что-то, я бы тебе не сказал? Разве мне не хотелось бы стереть в твоем сознании все сомнения по поводу моего участия в несчастном случае с ней?

Гнев во мне утих, обнажая другие эмоции.

– Нельзя стереть прошлое, Мэтью. Если ты считаешь, что меня необходимо защищать, перестань. Я сильнее, чем ты думаешь.

В глазах у него появилось какое-то странное выражение, и я вспомнила, что он сказал мне об Адриенне в день вечеринки у Тиш. «Она сказала мне однажды, что, когда я смотрю на нее, я как будто вижу вместо нее призрак». Глядя на него сейчас, я подумала, что понимаю, что она имела в виду.

– Что ты надеялся найти, Мэтью? – спросила я спокойно.

Он опустил руки.

– Я люблю тебя, Ава. Разве этого недостаточно?

Мне вспомнилось, как я однажды провалилась под лед в бассейне на нашем заднем дворе. Я никогда не подходила к нему близко летом, но тут почему-то решила, что смогу преодолеть свой страх, если пройду по застывшей поверхности. Моя мать, в шелковом платье и жемчугах, кинулась вытаскивать меня, прежде чем я успела сделать хоть один глоток воды. Она не сказала мне ни слова, вытирая меня и укладывая в постель в теплой ночной рубашке, и принесла мне на подносе куриный бульон. Я даже не поняла, зачем она бросилась меня спасать, пока не услышала за дверью ее рыдания, когда она думала, что я сплю.

– Нет, – сказала я. Как много истины может передать одно слово!

Он долго смотрел на меня непроницаемым взглядом.

– Я не собираюсь спрашивать тебя, почему ты виделась с Джоном МакМахоном, но я надеюсь, ты скажешь мне. Я бы не хотел, чтобы ты продолжала это знакомство. – Он резко повернулся, пошел к дому и, войдя, хлопнул дверью.

Я проглотила комок в горле и задумалась, что мне делать дальше. Я никогда не спорила с моим женихом Филом, и, может быть, именно поэтому мне не хотелось выходить за него, как будто ни у одного из нас не было убеждений, о которых стоило бы поспорить.

Взгляд мой задержался на коробке, которую принес Мэтью, и только тут я заметила этикетку с названием компании. Ее могли доставить мне только из дома, поскольку я не могла вообразить, чтобы кто-то другой мог использовать коробку из-под косметики для покойников, чтобы прислать мне что-то.

Радуясь возможности удалиться с пристани и от шума воды, я подхватила пустой бокал и коробку и ухитрилась донести их до кухни, где поставила предметы на стол. Но меня ждало разочарование – кухня была пуста. И что мне делать теперь с советом, преподанным мне невестками – никогда не ложиться спать в гневе? Однако происшедшее между мной и Мэтью было глубже, нежели просто вспышка гнева. Это была скорее трещина в основе наших отношений, давшая выход вопросам и сомнениям, которые маскировала и скрывала любовь.

Я прошла по затихшему дому в холл, ощущая вокруг себя пустоту. Выглянув в окно, я увидела, что машины Мэтью нет на месте. Я расправила плечи, воображая, что мать наблюдает за мной, и ждет, что я признаю ее правоту.

Решительно вернувшись на кухню, я схватила с полки в чулане фонарик и включила везде свет, прежде чем отправиться в студию Адриенны. Я слишком разозлилась, когда Мэтью ее очистил, но теперь у меня возникла настоятельная потребность самой все увидеть.

На дворе было еще достаточно светло, чтобы заметить, что щиты сняты с обоих окон. Поэтому когда я переступила порог, сумрак еще проникал в запыленное помещение. Полотна и мольберты исчезли, как и большой стол. На опустевших полках у одной стены стояли глиняные горшки всех размеров. На стене против двери добавилось крючков, на которых висели садовые лопатки, совок, грабли и другие садовые инструменты, некоторые из них были мне незнакомы. Мешки с удобрениями, землей для цветочных горшков выстроились, как солдаты, на деревянной подставке, чтобы сохранить их от сырости и вредителей. Окна были вытерты начисто.