Я вымыла руки, подошла к холодильнику и достала чай и лимон. И остановилась, заметив мигание автоответчика. Закрыв бедром холодильник, я положила лимон и поставила кувшин с чаем на стол. Не обращая внимания на автоответчик, я методично разрезала лимон на ровные кусочки и разложила их по стаканам, которые наполнила льдом. Затем очень осторожно поставила каждый стакан на поднос. И уже хотела было выйти, но остановилась.

Поставив поднос на стол, я подошла к автоответчику и после некоторого колебания нажала кнопку.

– Мама? Это Ава. Ты можешь поговорить?

По радио звучала музыка, одна из этих новомодных песен с тяжелым ритмом, от которого у меня тут же начинала болеть голова.

– Я бы хотела с тобой поговорить. У меня есть вопросы. Если ты дома, ты могла бы снять трубку?

Музыка продолжалась, но слегка потише, и я представила себе, как Ава ходит взад-вперед с телефоном, как она всегда это делала. Еще маленьким ребенком она постоянно двигалась, беспокойство владело ею, как будто она старалась возместить что-то утраченное. Потом я услышала, как открылась и закрылась дверь, и поняла, что она вышла из дома. Если бы я глубоко вздохнула, я бы, возможно, почувствовала доносившийся с болот запах примул.

– Я только хотела узнать, знала ли ты МакМахонов. – Я услышала, как она перевела дух, прежде чем найти слова. – Адриенна МакМахон была первой женой Мэтью. Джон – ее брат. Я еще не видела родителей. Но они взяли на воспитание мальчика по имени Джимми Скотт, когда его семья погибла во время пожара. Я встретила его на прошлой неделе на кладбище в Крайст-Черч…

Последовала длинная пауза, и я подумала, что она положила трубку. Но она заговорила снова.

– Я только хотела узнать, была ли ты с ними знакома, потому что… я не знаю. Я просто хотела поговорить с тобой и подумала, что это было бы хорошее начало. – Опять последовала пауза и затем простые короткие слова: «Позвони мне».

Когда я нажала кнопку «стереть», рука у меня дрожала. Я сняла трубку и начала набирать нужный код. Но потом здравый смысл взял верх, и я положила трубку. Что я могла сказать ей, кроме того, что я уже говорила? Как я могла дать ей понять, что иногда слишком любить может быть хуже, чем не любить?

Я открыла заднюю дверь во внутренний дворик и подняла поднос, стараясь, чтобы руки у меня не дрожали. Я поставила поднос на стол возле Мими, поправив зонтик так, чтобы он закрывал холодный чай, но не затенял ее лицо. Потом я вернулась в сад, где у меня под пальцами была затвердевшая почва и где порядок вещей диктовали солнце и луна, а не человеческое сердце.

Ава

Сент-Саймонс-Айленд, Джорджия

Июнь 2011

Я сидела за кухонным столом в молочно-белом свете, падавшем из большого окна. Над землей носился ранний утренний туман, превращая деревья и кустарники в привидения. Казалось, что ветви на глазах растут ввысь, дотягиваясь, как детские руки, до пустого неба. Я разгладила на животе юбку, думая об Адриенне и ее нерожденных детях, о безликом ребенке на рисунках, и отвернулась от окна.

После почти месяца только редких небольших дождей мы за два дня промокли насквозь от ливней и непрерывного моросящего дождя. Меня разбудило отсутствие звуков капающей воды. Я встала, чтобы заварить кофе и дожидаться, пока появится солнце и высушит все настолько, чтобы мы с Мэтью могли предпринять неторопливую велосипедную прогулку по острову.

Я потянула носом запах кофе, сделала большой глоток и взглянула на пачку конвертов с напечатанными фотографиями, полученными мною из фотоателье. Я чувствовала себя немного виноватой, так как до сих пор не достала из коробки альбомы, присланные мне Мими. Я вскрыла коробку, но, увидев ее содержимое, потеряла интерес к посылке. Я знала, что было в этих альбомах, знала, что не найду в них то, что хотела найти.

Отодвинув подставку для салфеток из нержавеющей стали и сосуды для соли с перцем – все это были вещи, купленные мною на замену старым, – я придвинула к себе конверты и достала снимки из одного. Снимки были сделаны на футбольном матче плохого качества аппаратом, так что они получились темными и зернистыми. Я подвинула мусорную корзину ближе к себе, бросила в нее конверт и взялась за второй.

Там были снимки полей и заборов, какие мог бы сделать землемер или кто-то осматривающий недавно полученное наследство. Их я тоже выбросила в мусор без дальнейших размышлений. Я не любила сочинять истории о таких картинках. Раз их увидев, я утрачивала к ним интерес. Я была похожа на человека, разбирающего вещи после переезда в поисках полузабытого, но необходимого предмета.

Предвкушение, испытываемое мной сегодня при вскрытии каждого конверта, медленно ослабевало, пока я не отодвинула все оставшиеся в сторону и встала налить себе еще кофе. Я услышала, как Мэтью спускается сверху, скрип дерева, знакомый мне, как голос любимого человека.

Я налила кофе и дожидалась его в кухне. Он появился в шортах и футболке, с загорелыми мускулистыми голыми ногами, в носках и велосипедных туфлях. Когда он наклонился поцеловать меня и взять у меня чашку кофе, от него пахло зубной пастой.

– Доброе утро, – сказал он. Лицо его прижималось к моему, так что мы соприкасались носами.

– Доброе утро, – отвечала я, осторожно прикусывая его нижнюю губу.

Он отпил кофе, глаза его были темные и задумчивые, напоминая мне наши споры о студии Адриенны и примирение, длившееся добрую половину ночи, но не устранившее полностью тень сомнений.

– Ты готова? Нам нужно выехать прямо сейчас, пока снова не начнется дождь или станет слишком жарко.

– Конечно, – сказала я, сделав еще глоток кофе и выплеснув остальное в мойку. – Дай мне еще пару минут. – Я побежала наверх переодеться и, вернувшись, застала Мэтью уже во дворе с нашими велосипедами.

Когда мы сели, Мэтью сказал:

– Я думаю, сначала мы поедем в Форт Фредерика, а потом по Лоуренс-роуд до конца.

Я согласно кивнула. Мне не терпелось провести спокойный день с моим молодым мужем, вдали от строения в саду и всего, что оно в себе таило. Я повесила внутри занавески и поставила большой стол, который я выкрасила в красный цвет. Но я по-прежнему не могла избавиться от Адриенны, ее присутствие, как полуденная тень, следовало за мной, куда бы я ни повернулась.

Наконец-то я поднялась в комнату без окон и без всякой мебели. Мэтью сказал, что до того, как дом стал студией, помещение наверху использовалось как склад. Но все, что там когда-либо находилось, было выброшено, осталась лишь пыль и паутина. Свет падал только с лестницы, освещая стену с каминной трубой. В комнате послышалось шуршание, и я поспешила вниз, закрыв за собой дверь, с облегчением избавляясь от гнетущей тишины и ощущения на себе взгляда невидимых глаз.

Мэтью и я ехали по узким улицам по направлению к Фредерика-роуд. Улицы были пусты, позволяя мне видеть окрестности по сторонам дороги, заросшей тростником. Мэтью объяснил, что тростник указывал на низкую концентрацию соли, как будто вся вода была не просто вода, и уровень соли делал ее менее опасной.