— Так много? — удивился Томас Вулкотт, прочитав записку.

— В первых числах каждого месяца, — объявил Жан-Поль. — В мелких купюрах. Что касается Гросвеноров, мистер Дюра просит вас проследить, чтобы премьер-министр получил его послание. Вероятно, его отец и лорд Ливерпуль — друзья. Он хочет, чтобы меры, направленные на пресечение нападок Гросвеноров на леди Гросвенор, не вызвали шума и чтобы она не догадалась о его вмешательстве.

— Член парламента… — пробубнил Вулкотт, выпяти»

нижнюю губу. — Не уверен, что у меня будет возможность проникнуть к нему.

— Паша сказал, чтобы вы сослались на графиню Воллетски из Венского конгресса. Очаровательная женщина. Он полагает, что граф поймет.

— У леди Гросвенор могущественный покровитель, — задумчиво произнес адвокат.

— Очень опасный, — поправил его Жан-Поль. — Гросвенорам следует популярно растолковать этот факт.

Вулкотт вот уже десять лет занимался делами Дюра в Англии. Опытный и компетентный, он получал за это хорошие деньги.

— Популярно, — согласился он, кивая.

— В таком случае позвольте мне откланяться. — Жан-Поль поднялся и взял со стола свои перчатки. — События в Греции вынуждают торопиться. Я должен немедленно ехать в Дувр.

— Как долго Паша пробудет в Кенте? Жан-Поль покачал головой.

— День или два. От силы три. Ему тяжело покинуть леди. — Курьер пожал плечами в знак признания женских чар, и уголки его губ изогнулись в полуулыбке.

Она знала, что после отъезда Жан-Поля у них остается совсем мало времени. Паша переменился. За внешней легкостью природного обаяния чувствовалось напряжение. Теперь в разговоре он предпочитал использовать преимущественно настоящее время. Много внимания уделял Крису. Паша и Уилл о чем-то часто шептались.

Два дня спустя, когда Трикси стояла в пеньюаре у туалетного столика, Паша подошел к ней. Несмотря на ранний утренний час, он уже был одет.

— Сегодня я уезжаю, — сообщил он, обняв ее за талию. — Мне очень жаль.

Склонив темноволосую голову, он поцеловал ее в щеку. Она прильнула к нему, и он еще крепче прижал ее к себе. Никакие слова не могли выразить испытываемые ими чувства.

— Спасибо за все, — поблагодарила она и закрыла глаза, боясь расплакаться.

— Мне пора. Уилл некоторое время подержит моих лошадей, прежде чем отправить их в Париж. Не возражаешь?

— Разумеется, нет.

Паша повернул ее к себе и взял ее руки в свои.

— Я не знаю слов прощания и сейчас сожалею об этом.

— Я ненавижу эти слова, — прошептала Трикси.

— Тогда я скажу тебе аи revoir[5].

— Согласна. — Трикси подумала, что у него просто талант обходить острые углы.

Как же легко и галантно у него все получается, словно они расстаются после совместно проведенного вечера, чтобы завтра снова встретиться за чаем.

— Я оставил на твоем письменном столе адреса, где меня можно найти. Свой, родительский, Шарля. Если тебе что-либо понадобится, дай мне знать, — пробормотал он, не сводя с нее глаз.

— Спасибо.

Трикси на мгновение задумалась, были ли эти слова искренними или являлись неотъемлемой частью его безукоризненных манер.

Под влиянием чувств, которых не понимал, Паша боялся впасть в слезливую сентиментальность.

— Уилл и Крис собираются проводить меня до развилки, — сказал он с деланным спокойствием. — Не хочешь к ним присоединиться?

— Нет, не могу, — прошептала она. В ее глазах отразилось страдание.

— Боже! — Он с такой силой стиснул ее и привлек к себе, что Трикси стало больно. — Мне пора, — чуть слышно произнес он, охваченный грустью. В следующий миг он разомкнул объятия и отпустил ее. — Прощай, — бросил он по-французски и, повернувшись, вышел из комнаты.

Она слышала звук его торопливых шагов в коридоре за тем на лестнице. Хлопнула входная дверь. Подбежав к окну Трикси прижала лицо к стеклу и увидела его.

Несколько мгновений спустя он уже сидел верхом на своем новом длинноногом вороном скакуне. Конь нетерпеливо перебирал ногами. Крис провожал Пашу верхом на Петунии, и Трикси видела, что оба они весело смеются.

Паша и Крис скакали впереди, Уилл замыкал процессию. Трикси смотрела им вслед, пока они не скрылись из виду. Тогда она отошла от окна и дала волю слезам.

Она не испытывала такого чувства потери, даже когда рассталась с Тео, отцом Криса. Тео всегда отличался свободолюбием, неукротимостью. Трикси понимала, что ни одна женщина не сможет завоевать его сердце. Когда он приехал в Англию купить скаковых лошадей, которых собирался рисовать и писать маслом, он и сам был горячим и резвым, как его рысаки. И Трикси пала жертвой его обаяния. Он обожал ее и Криса с присущей ему страстью. Уезжая, он обещал вернуться через месяц.

О его смерти Трикси узнала из лондонских газет, объявивших об аукционе по распродаже вещей из его парижской студии. Он умер на одном из своих любимых рысаков.

Паша был совсем другим. Человеком из плоти и крови, порой сложным и непонятным, могучим и в то же время нежным. Хотя нежность, казалось, никак не вязалась с его натурой. Богатый и влиятельный, он предпочитал подчинять мир своей воле. Его отец воспитал в нем презрение к власти.

В то же время он был добрым, по-мальчишески открытым и бесшабашно веселым.

Ей будет его не хватать.

— Спасибо, Паша, — прошептала она. — И счастливого пути.

Паша прибыл в Париж вечером следующего дня.

— Я пригласил Шарля, maman, — сообщил он, входя в роскошную столовую. В черном вечернем наряде, с влажными после ванны волосами он выглядел строгим и подтянутым. — Полагаю, еще один гость не вызовет у твоего повара головной боли.

— У Жалю все вызывает головную боль, дорогой. Я к этому уже привыкла. Как провел отпуск?

— Замечательно, — ответил Паша, обведя взглядом сидевших за столом братьев, сестер и родителей. — Вижу, вся семья в сборе.

— Вечером Одиль поедет к графине Кроза читать свои произведения. Некоторое время назад она провела репетицию, а мы все были ее восторженными слушателями, — сказал отец, кивнув в сторону старшей дочери.

— Ты слышал ее поэму «Мост Дьявола»? — спросила его сестра Онор. В ее кошачьих глазах вспыхнул огонь. — Она изумительная. Берри собирается поручить мне сделать для нее иллюстрации.

— Поэму я слышал. Мои поздравления, Рори, — сказал Паша, усаживаясь. — У Берри глаз наметан на таланты.

Онор пять лет училась у Герена и завоевала медали на двух королевских салонах.

— А ты загорел и окреп, милый, — заметила мать. — Я слышала, ты купил себе несколько новых рысаков.