Знакомство углублялось. Марина пригласила Николая Михалыча на обед: суп-крем из цветной капусты, рыба в сырном соусе. Соус Марина делала сама. Десерт – сливочное мороженое, которое Марина тоже делала сама.

После обеда Марина перестригла Михалыча. Он зачесывал волосы назад, как Сталин. А Марина сделала ему челку, как носят кинорежиссеры. Получилось круто.

Через неделю Марина пригласила Михалыча на ужин. Ужин перечислять не будем, поскольку Михалычу было не до еды. Его флюиды долетали до Марины, обволакивали ее с ног до головы, и все кончилось постелью. О постели надо сказать особо. Во-первых, она широкая, два метра в ширину, если не три. Во-вторых, была застлана сатиновая простынь, темно-серого цвета, почти черная. И на этом фоне белое тело Марины выглядело как на картинах в музее. Хоть бери и рисуй. Марина лежала голая, стройная, ароматная, с распущенными волосами. Куда там Зине с ее трико…

Михалыч обнял Марину, как говорят, «заключил ее в свои объятия», и в голове пронеслось: «Как давно у меня ЭТОГО не было…» А если быть точным, ЭТОГО у него не было никогда. Все, что было на заданную тему, не шло ни в какое сравнение.

Марина уютно заснула на его плече. Михалыч не посмел будить Марину и не ушел домой. Остался на всю ночь.

Под утро проснулся, уже светало. Марина спала. Михалыч приподнялся на кровати и стал смотреть на свою женщину. Не мог отвести глаз.

Марина проснулась под его взглядом. Молчала. Не хотелось нарушать тишину. Любые слова могли бы разрушить то невидимое и неслышимое, что повисло над ними.

Впереди было два выходных дня. Михалыч не пошел домой. Не мог оторваться от Марины. Он съездил вместе с ней на базар, сделал запасы на всю неделю. Она выбирала, он платил. Потом волок пакеты на пятый этаж без лифта. И не понимал: как Марина жила без мужской помощи? Неужели все таскала сама? С такой талией, с таким горячим нежным телом, и все – сама?

В доме тоже было чем заняться: обои отошли, надо подклеить. Там подклеить, тут прибить. Михалыч все умел. Он много где себя пробовал, и ему больше всего нравилось работать руками. Это интереснее, чем возиться с бумагами, со справками и с отчетами.

Вечерами смотрели телевизор. Михалычу казалось, что у Марины другой телевизор и другие передачи. Все было захватывающе интересно, даже новости. Казалось, что дома у Зины были одни новости, а здесь другие.

Михалыч смотрел с Мариной в четыре глаза и видел в четыре раза больше. Они много смеялись. Им все было смешно и все интересно.

Наступила рабочая неделя. Михалыч пошел на работу. Он трудился в теплице, у хозяина: рыхлил землю, поливал, пропалывал. Это называлось «подпушивать». Потом собирал урожай, развозил по точкам.

У входа в теплицу стояла Зина. Михалычу стало неудобно. Он понял, что поступил как скотина. Надо было хотя бы позвонить.

– Ты живой? – спросила Зина.

– Скажи Аркаше, пусть идет работать. Я больше не буду его содержать, – ответил Михалыч. – Я от вас ушел.

– Куда? – не поняла Зина.

– К другой.

– А зачем ты ей нужен? – удивилась Зина. Ей казалось, что Михалыч – лежалый товар.

– Значит, нужен.

– Нашел новую манюрку?

«Манюрка» на языке Зины означала женский детородный орган.

– Нашел новую душу, – ответил Михалыч.

– Кто такая?

– А тебе не все равно?

Зине было не все равно, но она не стала настаивать.

– А что я скажу дочери, внуку?

– Что хочешь, то и говори. У них своя жизнь, у меня своя.

– Ну ладно, – согласилась Зина и пошла прочь.

Михалыч ждал, что она завопит или хотя бы оскорбит, она это умеет, но Зина сказала «ну ладно». И пошла.

Неприятно обижать близкого человека. Пусть лучше его самого сто раз обидят. Но что случилось – то случилось. За счастье надо платить. Счастье стоит дорого.

Михалыч поселился у Марины. Он приносил из теплицы зелень – сколько угодно, хоть завались. Марина это ценила. Овощи из теплицы – не грунтовые. Торговля есть торговля. Главное – продать и получить доход. Помидорам не дают вызреть естественным путем. Торопятся. Добавляют селитру, добавляют всякую химию для роста, для цвета. А люди едят эту химию. Хорошо это? Плохо. Но не обманешь – не продашь.

В кур колют антибиотики. Антибиотики разрушают бактериальную флору. Падает иммунитет. Люди болеют. Хорошо это? Плохо. Но что делать? Надо укреплять иммунитет: спорт, секс, положительные эмоции.

Прошло полгода. Михалыч и Марина съездили в отпуск в Израиль. У Марины там жила подруга детства Соня.

Когда Марина вошла в израильскую квартиру Сони в городе Холон, то ей показалось, что за окнами Москва. Та же самая мебель, те же занавески, та же живопись, что в Москве. Соня обставила новое жилище точь-в-точь как старое, московское. Видимо, скучала по прежней жизни.

Соня показала свои фотокарточки, где она снялась рядом с Натальей Гундаревой и Михаилом Козаковым, когда те были живы, разумеется. Эти фотокарточки поднимали ее значимость. Видимо, Соне не хватало значимости. Евреи с амбициями в Израиле не задерживались. Уезжали в Америку. Оставались просто евреи, без амбиций.

Марина и Михалыч объездили Израиль из конца в конец. Страна – маленькая, с кулачок. Из конца в конец – три часа, не больше. Побывали на древних территориях, где раньше стояли Содом и Гоморра. Сейчас там кибуц. Значит, колхоз.

Соня показала соляной столб, в который превратилась жена Лота. Никакая, конечно, не жена, просто кусок соли в форме женской фигуры: короткая шея, широкие бедра, длинная юбка. Похожа на Зину. Когда-то Михалычу все это нравилось. В коренастых женщинах тоже есть свой шарм.

Стоял июль месяц. Жара, как на сковороде.

Холон – город на море, предместье Тель-Авива. Михалыч и Марина ходили купаться и загорать. Марина превратилась в мулатку. На бронзовом лице два голубых глаза. Красиво.

Еда в Израиле лучше, чем в Москве. Овощи и фрукты зреют самостоятельно, без селитры. Куры – кошерные. В них не только ничего не впрыскивают, но даже убивают аккуратно, развернув куриную голову в нужную сторону. Не смешивают мясное и молочное. Видимо, это правильно. А может, правильно только для израильского климата. В Москве холодно, там можно смешивать все и со всем.

По субботам – Шаббат, то есть никто ничего не делает. Не дай бог помирать в субботу, никто не подойдет.

Соня соблюдала все – и кашрут, и Шаббат. Пришлось и Марине с Михалычем подчиниться. Ничего страшного. Две недели можно потерпеть.

Муж Сони, врач Лева, лечил депрессию. Хорошо зарабатывал.

Лева имел внешность, с которой совершенно невозможно жить в России. Логично, что он уехал на историческую родину. В нем была концентрация еврейства, как витамина С в лимоне.