Мы с мужем подошли к окну. Нас разбирало любопытство, как выглядит жулик.

Я предполагала, что это будет криминальный качок в черной шапочке до бровей, с развитым торсом, короткими ногами. Именно таких показывают в бесконечных сериалах.

Нет. Это был полумальчик, по виду студент-первокурсник. Тощенький, невысокий. Шел, торопился. Почти убегал. Его спина стояла косо, с наклоном.

Мы видели, как он подошел к автобусной остановке.

Отошли от окна.

Я стала заниматься своими делами. В доме всегда есть дела.

«А где его родители? – думала я. – Мать, отец…» Должны же быть у него родители… Куда они смотрят? Может быть, он детдомовский? Сколько веревочка не вьется, все равно завяжется в петлю. Его поймают и посадят. А тюрьма людей ломает. У них даже лица становятся другие. Тюрьма не перевоспитывает, а мстит. Тюрьма – месть государства.

Раздался кряк.

Муж подошел к домофону. Послушал. Потом обернулся ко мне:

– Это опять жулик. Он просит вынести ему поесть. Хотя бы хлеба.

– Пусть ждет, – сказала я.

– Ждите, – хмуро проговорил муж.

Я быстро сделала бутерброды со всем, что стояло на плите: с куском отварного мяса, с картофельным пюре. Сверху положила соленый огурец. Опустила все это в пищевой пакет.

– Ты не ходи, – сказал муж. – Я сам отнесу.

Он переобулся, накинул куртку и вышел с пакетом.

Все-таки он за меня боялся. Жулик – человек с плавающей нравственностью и неизвестно, что придет ему в голову.

В эту ночь Рите ничего не снилось. Как правило, ее сны каждый раз предвещали события. Например, битые яйца – к деньгам, сырое мясо – к болезни, грязь под ногами – к ссоре. А в эту ночь – ничего. Спала единым временным куском. Ни разу не просыпалась.

Утром в дверь позвонила соседка, бабка Руденчиха. (Ее фамилия была Руденко.) В прошлом Руденчиха работала в торговле, кем-то руководила. Кто-то ей подчинялся. Сейчас – никем и никто. Просто активная бабка с ярким характером.

Руденчиха сообщила, что помирает от головной боли. Никакие таблетки не помогают.

– Давайте вызовем скорую помощь, – предложила Рита.

– Неудобно людей беспокоить. Может, само пройдет, – предположила Руденчиха.

– Скорая на то и существует, чтобы их беспокоили. Какая им разница, куда ехать – к вам или к другим…

Это было убедительно. Руденчиха согласилась. Рита вызвала скорую, назвала адрес.

Скорая приехала быстро, что соответствовало слову «скорая».

К Руденчихе вошли двое мужчин в белых халатах: один постарше, другой помоложе. Тот, что помоложе, – красивый, в стиле молодого Никиты Михалкова, но скромнее.

Рита не покидала Руденчиху и присутствовала при осмотре. Отвечала на некоторые вопросы, поскольку Руденчиха медленно соображала.

– Нужно сделать снимок головы, – сказал тот, что постарше. – Кое-что исключить.

– Я думаю, это метеозависимость, – предположил красивый. – Погода неустойчивая.

– Лучше сделать снимок, – вмешалась Рита.

– Вы ей кто?

– Соседка. Я живу в соседней квартире.

– А родственники у нее есть?

– У нее два сына. Один – в Польше, другой – в Израиле, – объяснила Рита.

– А кто будет сопровождать?

– Я могу с вами поехать…

Красивого звали Саша.

Рита не удивилась. Сейчас все Саши, эпидемия на Саш.

Александр – действительно звучит красиво: звонкие согласные, прослоенные гласными. К тому же прославленные тезки: Александр Невский, Александр Македонский, Александр II.

Саша – звучит нейтрально, но зато коротко. Саша, и все. Можно Шура, но это проще.

Позже выяснилось, что Саша приехал из города Кунгур. Там он учился на врача, однако Москва его приняла и оценила. Саша работал в серьезном месте, а на скорой просто подрабатывал.

Саша – бедный и бездомный, но красивый, умный и перспективный.

Рита ему понравилась сразу, поэтому он старался на нее не смотреть. Но глаза невольно скашивались в ее сторону и застревали на ее лице.

Рита была похожа на всех актрис сразу. Глаз не оторвать. Саша и не отрывал.

Руденчиху отвезли в больницу. У нее оказалась просто гипертония, поднялось давление. Тоже ничего хорошего, но все-таки лучше, чем инсульт или аневризма.

Анализы сообщили, что у Руденчихи – диабет второго типа. Причина – ожирение, лишних тридцать килограммов. Врачи сказали, что если похудеет, то диабет пройдет и давление нормализуется. Это значило, что кушать надо всякую гадость – несоленое и нежареное, при этом не есть на ночь, когда особенно хочется. Зачем тогда жить?

Еда – секс пожилых людей. Руденчиху лишали пищевого секса, а полового у нее не было с сорока пяти лет, когда ее бросил муж и ушел, не сказав «до свидания».

Руденчиху продержали в больнице десять дней, сделали десять капельниц и отпустили домой.

В больнице ей не понравилось: неудобные матрасы, просто куски поролона. Ее килограммы тосковали по широкой кровати.

На завтрак давали кашу – это еще ничего. А на обед – паровые котлеты, похожие на заветренное говно.

Вернувшись домой, Руденчиха зашла к Рите. Они выпили водочки и закусили копченым салом, положенным на черный хлебушек, а сверху долька чеснока.

Какой-то дурак сказал, что сало вредно. Если съесть за один раз целый килограмм, – вредно, а если пару бутербродов, то очень даже полезно. Мозги питаются жиром и глюкозой. Мозгам необходимо жирное и сладкое, иначе мозги ссохнутся, забудешь, как тебя зовут.

Руденчиха говорила о себе: «Я не так учена, як дрюкована».

Что такое «дрюкована», Рита не понимала, но догадывалась. Это значило: битая жизнью и знающая жизнь.

Не имея мужа, Руденчиха выучила двоих сыновей, поставила их на ноги, отправила за границу. Не бог весть в какую заграницу: Израиль, Польша – это не Америка, но все-таки.

Руденчиха жила в хорошем районе в кирпичном доме, правда на последнем этаже. Никто не хотел селиться под крышу, поскольку летом крыша накаляется, а зимой протекает. Была еще одна квартира на первом этаже. Но первый хуже, чем последний. Пыль и ворье. Пыль с земли, а ворам легко забраться. Лучше под крышу, на восьмой этаж.

Соседкой Руденчихи оказалась Рита, молодая женщина. У нее был любовник, ответственный работник на тридцать лет старше. Звали Илья Григорьевич. Рита называла его «Мазепа».

Этот Мазепа обеспечил Риту квартирой, и не только. Подробностей Руденчиха не знала. Рита – человек закрытый, а расспрашивать неудобно.