что они в некотором роде справедливы, что все это логично и объяснимо, но… Но я тоже чего-то стою!

– Не кипятись, милая. Он просто немолодой побитый жизнью мужчина. Уверен, если бы он видел тебя сейчас, то взял бы многие свои слова обратно.

Интересно, что же ещё он такого обо мне говорил. И вообще! Он ещё обещал научить меня стрелять, пока не слинял. И все это… В голову пришла неожиданная мысль.

– О чем говорил этот Мастиф? Тебя выгнали из агентства?

Он даже на секунду замешкался. Смена темы была столь резкой, что Эрику пришлось задуматься. Но довольно быстро он ответил:

– Не выгнали. Из агентства есть только два пути. Один из них двумя ногами вперёд в крематорий, и после тебя даже имени не остаётся, а второй на пенсию, но до неё доживают только канцелярские крысы.

О! Конечно, я бы и сама могла догадаться, но только тот, теперь уже мёртвый, говорил немного о другом… И, видя мой вопросительный взгляд,Эрик пояснил:

– Меня подставили. И судя по всему, я начинаю понимать, зачем нам будет нужна малышка Зета. Пойдём, милая, у нас много работы…

Глава 40. Эрик

Она шла неподалёку, такая тихая. Как мышка,нервно сжимая и разжимая пальцы рук. А ещё губу прикусывала.

Внутри меня рождался странный огонь. Я хотел ее здесь и сейчас, хотел как никого и никогда. Маленькая, хрупкая на вид, но такая сильная. Я и не подозревал, что в ней столько всего.

Столько силы, боли, столько отчаяния и сопротивления. Злата раскрывалась в моих жёстких руках, как нежный цветок с очень толстым стеблем.

Это восхищало до глубины души и позволяло нам обоим чувствовать некоторое единение. Я же тоже когда-то был начинающим. Точнее… Она словно почувствовала это, настрой, который моментально сковал душу.

Злата притормозила, а потом поравнялась со мной. Так как мотоцикл был неисправен, мы просто шли вдоль дороги до ближайшей деревушки. Она должна быть через пару километров, по моим данным.

Она переплела свои пальцы с моими и доверчиво прижалась. Ещё недавно я хотел, чтобы она меня ненавидела. Ещё недавно она и ненавидела…

Видела во мне человека, который стал для неё монстром. Но как бы мы вдвоём ни старались, у нас не выходило быть кем-то другим друг для друга, кроме…

– Как ты стал таким? Как вообще твоя жизнь повернулась в сторону агентства? Расскажешь? Можешь отказать, да, я все понимаю.

Никто и никогда ещё не спрашивал меня об этом. Мика знал, да и все. Из тех, кто помнит, кто я и кем был до всего этого, уже никого не осталось. Голое выжженное поле из трупов и пропавших без вести.

Рассказать ей? Позволить проникнуть под кожу? Ведь там не самая радужная картина, тем не менее… Наверное, я рискну. С ней само понятие риска стало иным, более глубоким и важным.

– Отчего же. Расскажу, но ты должна понимать, что это всего лишь слова, и я попрошу забыть тебя о них, как только мой рассказ закончится. Он не стоит ничего, кроме моей сути.

По сжатым пальцам я понял, что она поддерживает меня. Слушает и все одобряет. На удивление нежная и милая. И я начал свой рассказ…

Я не помню детства. Не помню родителей. Не помню, как был маленьким. Словно очнулся мальчишкой лет десяти-одиннадцати, а передо мной стоит он. Мой наставник.

Я никогда его не любил. Он был жесток, суров и никогда не излучал того тепла, которое положено для маленьких детей. Зато мне повезло. Он был справедливым.

И когда первый раз я попал в мясорубку из детей, отобранных для перспективного развития, он выделил и вытащил именно меня. Меня и Мику.

Тот был старше, но разве тогда это волновало кого? Мальчики были просто мясом, которое либо скармливалось детям постарше, либо утилизировалось за ненадобностью.

Мы же прошло дальше, вступая в ряды тех, кто должен был стать смертниками. Да-да, нас готовили на убой. Не просто бездушные машины для убийства, в подкованные, умные бомбы замедленного действия.

Я не знаю, как нам удалось выжить. Не понимаю, каким образом жизнь вытащила нас из этого дерьма. Но в семнадцать к нам забрались представители агентства и постреляли всех.

Мне пустили пулю в ногу, Мике прострелили живот. На удивление, мы выжили. Просто на исполнение отправили дилетантов. Они зачищали по наводке место подготовки таких, как мы. Вместе с детьми, разумеется.

Но мы выжили и на следующий же день выследили этих уродов и прикончили. Уже тогда навыками мы выделялись среди других. За лет пять, точно не знаю, я стал как машина для убийства.

Агентство вышло на нас позже. Спустя пару месяцев тщетных попыток убить. Мы оказались с Микой слаженной командой. Но и у тех ребят был достаточный опыт для вербовки.

Там я впервые встретил человека, которого мог назвать учителем. С философией, любовью к делу и верой в систему. Ему удалось подобрать к нам ключик. Он успел это сделать до того, как был расплющен в жерновах системы.

Тем не менее… Я стал тайным агентом. Удобным, верным и бескомпромиссным. Я работал как проклятый, чтобы быть лучшим. И я им практически стал.

Сравниться со мной мог лишь мой друг, но об этом никто не догадывался. Дружба вообще в таких конторах под запретом. Ее просто нет, она стёрта из инструкций.

Все считали нас едва ли не кровными врагами, подмазываясь и устраивая пакости. А мы иногда собирались и до колик ухохатывались над ними. А потом случилось то, что навсегда отвадило Мику от агентства.

И я остался один. Потому что был не готов. Брат сказал мне однажды:

– Настанет время, и ты сам поймёшь. Не иди за мной, это моя история кончилась, твоя ещё вполне себе жизнеспособна. Ты сам почувствуешь время, когда скажешь этому месту: иди к черту.

Как я его теперь понимал! Потому что душу жгла жажда возмездия и непонимание. Когда я вычислю, кто… Хотя какая