Она эффектно рассмеялась. Я подумала: "Во всём потрясающая женщина".

— Такого не может быть… Вы мне симпатичны, к тому же, на наивную дурочку совершенно не похожи и поэтому я говорю вам: такое не возможно, вы ошибаетесь…. у него на фронте роман…

"Укусила, яд выпустила и ждёт: умру или выживу. И, кажется, сюжет "про наивную дурочку" можно считать комплиментом", — ёкнуло во мне. Выпрямляю спину. Грудь вперёд. Нос вверх. Глубокий вдох. Всё, я готова, говорю:

— Ерунда… Война… Нужна разрядка. Он мужчина, всё может быть. Уверяю вас, это ничего не значит. — Говорила нарочито медленно, а в душе всё клокотало. Я тоже актриса. Любая женщина сыграет, если очень надо.

Она машет холёной ручкой. И опять под моим носом. Перчатку держит во второй. Это лучше, чем получить ещё и ей. Ах, как откинута головка, выставлена ножка. В каком потрясающем полёте ходит ручка. Всё отрепетировано и срежиссировано. Она божественно говорит:

— Бог с вами. Вы меня развеселили… Но почему же он меня не пускает к себе? Боится влюбиться?

Потрясающая игра. Мне хочется поаплодировать. Но я позволяю себе лишь улыбнуться, чуть-чуть, уголками губ.

— Не тешьте себя иллюзиями. Боится точно, только не влюбиться, а ярких, уверенных в себе женщин. По натуре он очень застенчивый мужик. Если уж совсем по секрету, то трусишка и сторонится женщин страсть как. Он теряется перед ними. Особенно такими, эффектными, далёкими и не понятными, как вы. Но в этом нет ничего удивительного, ведь психологи давно установили, что одним из наиболее тщательно скрываемых мужских страхов является страх перед женщиной. Поиграть в двух сценках в "мужское божество" его хватит, а на большее можно не рассчитывать. Поймите, Костя до мозга костей семьянин. Дочь обожает. Мне за наши совместные годы ни разу ещё не приходилось его ни в чём упрекать. Не тратьте силы и время, вам не пробить его защиту. Боюсь- трюк даже с моей помощью не возможен.

Я надеялась — дама подустав от лекции потеряет ко мне интерес. Ничего подобного, она, помахав холёной ручкой на этот раз у своего виска, вероятно подгоняя слова, продолжала упираться:

— Но он такой… эффектный мужчина, неужели не грешил!?

Мне упереться тоже не слабо.

— Поверьте, не было.

Она изобразила кокетливую улыбку и опять к моему горлу с вопросом:

— Но из-за такого Марса всегда найдутся женщины сходящие с ума.

— Абсолютно согласна с вами и не волнуюсь по этому поводу. Пусть сходят раз очень надо, — не моргнув глазом заявила я, — всё до дыр не проглядят, мне хватит на что полюбоваться.

— Как же так? — капризно пожала она плечами. — А ваше самолюбие, гордость?…

— Пока во мне эти грозные чувства никто не ранит. Ну красив, ну интересен… Вы что предлагаете ему уши и нос отрезать?… — Она поморщилась, а я на подъёме продолжала. — Не важно сколько женщин влюблены в него. Хоть миллион. Значение имеет лишь то, что в его жизни два безумства. Это я и армия.

Я почувствовала, что Валентине такой финал не понравился совсем. Она даже не скрывала это своё неудовольствие. Ножка выразительно топнула, раз, другой…

— Вы никогда не думали, что в личной жизни он заслуживает намного больше, чем вы?

"Не в бровь, а в глаз. Ох какая!" Я злилась на себя, но держалась.

— Мне это зачем… Я уверена в себе и муже. Нам чудненько вместе.

— А фронтовой роман?… — выпалила Седова и, замолчав на слове, принялась сверлить меня глазами буравчиками. — Неужели не осуждаете? И принимаете?

Я похолодела, под сердцем свил гнездо и заворочался неприятный зверёк… Неужели ж всё не простая болтовня и там что-то серьёзное. Она всей своей бабьей стервозностью второй раз тычет меня в одно и тоже корыто. Счастье такое не постоянное и хрупкое состояние. Они там на острие жизни и смерти. Нет, нет… По нему не похоже. Он не может скрывать, на его лице всё нарисовано. Юля, без паники, — осадила себя я. — Просто эта избалованная вниманием и любовью женщина хочет ранить. Непременно сделать так, чтоб мне было плохо так же, как и ей. "Не поддамся!" Я расправила плечи и улыбнулась. Подумаешь! Каждая женщина актриса. И мы не лыком шиты. Играть так играть. Ни один мускул не дрогнул на моём лице. Наоборот, глаза горели смехом. Вот тебе моё ха-ха!

— Это с моего согласия. Война затянулась. Он на переднем крае и ему нужна разрядка. В наших военных обозах, женщины для таких целей пока не предусмотрены… — Я говорила, ощущая во рту сушь, но изо всех сил, как не скажет Адка, держа хвост пистолетом. Любая оплошность вызовет у неё смех. Ведь она хороший профессионал и сразу уловит мой промах. Во мне всё напряглось, собралось и работало на отбитие атаки. И, кажется, получилось.

Валентина покрутила головой, как бы сожалея, и выдавила из себя:

— Вы умная женщина, я преклоняюсь перед вашим мужеством и терпением. Простите, я сильно заблуждалась на ваш счёт.

Краем глаза я заметила проходившего мимо водителя Кости и поморщилась: "Совсем не обязательно, чтоб он видел наш разговор и передал Рутковскому. Чем меньше мужик знает, что он нравится женщинам, тем ему и его семье легче живётся. Неписанная мудрость бабьей книги жизни".

— Ну что вы, — проводив, испуганно отвёдшего взгляд, водителя глазами, я улыбнулась, — самая обыкновенная рядовая баба.

— Я не жалею, что поговорила с вами. Совсем некстати вы стали мне симпатичны.

— Взаимно. Мне тоже было приятно с вами пообщаться. Прямые люди сильны и интересны. И ещё приятнее осознавать, что мы поняли друг друга.

— Скажите… — начала она неуверенно, — почему он так резко изменился ко мне?

— Ну я не знаю… могу только предполагать…

— Пусть так… — давясь нетерпением поторопила она.

Я сказала:

— Вы сделали какую-то ошибку до ужаса напугавшую его.

Она как-то вся поникла и кивнула, её губы чуть слышно прошептали:

— Я вошла, он спал. Не удержалась… поцеловала… Совсем чуть-чуть, невинно…

Вдруг она подалась вперёд и схватила меня за руки. В какую-то минуту мне показалось, что передо мной была уже совершенно другая женщина- одинокая, несчастная. Но вскоре я поняла, что то был миг. Маска вновь заняла место на её лице, но та другая прорывалась.

— Спасибо, что вышли, что не прогнали, что выслушали, — она сорвалась и всхлипнула. — Я думала, он прогнал потому, что понимает, как обязательное доброделание надоедает этому самому носителю добра. В жизни так и есть, ведь правда же?! Но он одно не учитывает: война и я влюблена в него. Мне это в радость, понимаете, и никогда, никогда не надоест. Надежду на груди держала, а выходит… Не убивайте меня позвольте писать ему, дружить?…

Я порывисто обняла её. "Какая же она настоящая, такая? Или это опять игра?" Какой-то миг, мы так постояли. Отпускала я из объятий прежнюю Седову. Она ещё раз смерила меня взглядом полным непонимания. Покопалась в сумочке, вероятно ища платок или давая себе шанс войти в образ. Резко вскинула голову: взгляд гордо презрительный. Попрощавшись и мотнув модным подолом, повернувшись на высоченных каблуках, хлопнув дверью так, что стоявшая невдалеке и топырившая уши медсестра вжала голову в плечи, она ушла. Я тяжело выдохнула: "Можешь сердиться пока не лопнешь!" Не думала же она, право дело, что я собственного мужа на блюдечке подарю. Пиши, дружи, но на большее рот не разевай! Я с трудом отвела взгляд от двери, скрывшей её и, отлепив ноги от места, поплелась в палату. Они просто подгибались и с трудом тащили моё худенькое тело. Была б пополнее, сломались бы запросто. Шла не торопясь. Нужно время прийти в себя и осмыслить разговор. — "Нет, я с ней правильно говорила. Сюда она больше не придёт, хотя и от него не отстанет. Заела отставка. Но это меня мало волнует. Он никогда не свяжется с ней. А вот её намёки о его фронтовом романе… Надо подумать. Сам молчит. Значит, инициативу проявлять не буду, с разговором не полезу".