— Хорошую перспективу ты мне нарисовала. — Сверкая бездонными от смеха глазами, вновь прижал он меня к себе. — Она тебе больше ничего не говорила?…

Я почувствовала как напряглась его рука на моей спине. Это безжалостно прошло через мою душу. "Что ж его так волнует? Неужели фронтовые сладкие приключения…" Мне было неприятно, но я твёрдо ответила:

— Ни-че-го.

Конечно, опять почувствовала, как его отпустило и он бодрым голосом попросил:

— Люлю, давай попоём, а?

— Неудобно…

— Мы потихонечку. Душа поёт. Не могу поверить, что вы с Адусей рядом и я держу тебя в своих объятиях. С тобой всегда всё просто и понятно. Любая сложная ситуация становится маленькой и пустяковой…

— Возьми с собой, чтоб быть всегда вместе, — мой голос дрожит от надежды.

— Вот придумала… Не время. На чём мы остановились… Ах да… Давай споём!

Я, как всегда, уступаю и мы, обнявшись, тихонько пели. Дочка смеялась и пристраиваясь с другой стороны нежничала с ним. Я была на седьмом небе. Счастье — разве это не оно?!

Как-то приходил Ерёменко с женой. Он лежал с ранением тут же. Говорили о весёлом, смеялись.

Адуся не давала отцу покоя вопросами о войне, либо принималась читать любимцу своему в слух книги. Его трудно было врачам лечить, он был беспокойным пациентом. К нему всё время приезжали военные посетители. Привозили сводки и о чём-то шушукались. В такие минуты, мы с Адой выходили в коридор. Как только стал немного поправляться, крутился, как на иголках, требовал выписать его бегом на фронт, но врачи воспротивились, порекомендовав некоторое время отдохнуть в домашних условиях. Срочно перебрались во вновь полученную, правда, пока ещё не устроенную квартиру в которой нам выделили две комнаты. Господи, как я обрадовалась только нашему гнёздышку. Военные помогли найти кое — какие вещи. Кровати, диван, стол, стулья, шкаф. Моей благодарности не было предела. Кое-что удалось выменять на мыло, которое было на вес золота. Какое счастье. Мы все вместе. Хоть немного, хоть чуть-чуть, но рядом. Определили Аду в школу. Надо чтоб закончила год.

"Весна! Весна в Москве!" — ликовала неугомонная Ада. Опасность отодвинулась с откатом фронта. Москва была уже другой. Затемнение, конечно, соблюдалось. Но страха уже не было. На улицах оживлённо. Работали театры и кино. Мы пользовались этим, с удовольствием посещали спектакли, ходили на оперетту, были и в кино. К тому же весна сводила с ума. Ему принесли большущий букет ландышей. Костя усадил меня к себе на колени, и мы любовались, вдыхая их пьянящий аромат вдвоём. Как будто не было ни боёв, ни разлуки, и не выла хотя уже теперь редкая сирена, поднимая в душе тревогу, извещая о налёте. То смотрели в окно, как бойцы, удерживая на стропах, вели по улицам заградительные аэростаты. Не важно чем заниматься, лишь бы вдвоём. Это так хорошо! В бомбоубежище не спускались. Жалея время, так мало оставшегося нам. Я надеялась, хотя бы ещё на две недели задержится моё счастье, но пришёл навестить Жуков. Я ничем не выказала свои чувства: ни удивление, ни насторожённость. Мы тепло встретились. Знакомы были ещё с Ленинградских курсов, потом Белоруссия… И это он помог с освобождением Кости из "крестов" поставив, по просьбе Тимошенко, в список нужных ему офицеров одним из первых. Понимая, что им надо поговорить, я оставила мужчин одних и ушла на кухню. Насторожившись, сердце щемило. Жуков зря не придёт. Не до визитов и церемоний сейчас. Чтоб отвлечься приготовила обед. Как раз во время, потому что Костя, заглянув, спросил:

— Люлю, у нас есть чем покормить гостя?

— Присаживайтесь к столу, я сейчас.

Ставила тарелки, раскладывала еду, а руки дрожали. Видела, не могла не заметить, что Костя после этой встречи стал совершенно другой. В глазах появился блеск, азарт, таким он был перед сборами на охоту или рыбалку. Значит, расставание, и никаких двух недель не будет. Он и так сидел, как на иголках, как там, на фронте, без него, это же немыслимо. Что за наступление без Рутковского. Могу задержать? Пожалуй, да… Но не буду. Он в военном деле талант. С его именем в тылу и то связана победа, а уж на фронте и подавно. Сейчас он не принадлежит себе, семье, а только стране и войне. Пусть едет с богом, воюет, это его призвание и дело. Пусть гонит эту тварь с нашей земли и побеждает. Георгий, по — видимому, попросил. Приказать он ему не мог, ранение, а попросить… Стакан выпал из дрожащих рук и разлетелся на мелкие кусочки. "Так не пойдёт. Надо остановить эту дрожь. Он ничего не должен заметить". Взяла нож и надрезала палец. — "Ай!" На крик. Влетает Костя. Со словами: — "Люлю, как же так?" — затолкал мой палец себе в рот. Я смотрю на его взволнованное лицо и смеюсь. На фронте под пулями так не волнуется, как увидев на моём пальце кровь. "Тоже мне нашёл смертельное ранение". Он, оглядываясь на дверь, где застрял Георгий, целует меня в нос, помогает забинтовать палец и накрыть на стол. Георгий, наблюдая за нами, улыбается и теребит ухо. За столом мужчины пытаются шутить. "Конспираторы". Дождавшись когда Жуков, попрощавшись, уйдёт, я взволнованно смотрю на Костю и прошу два дня. День мне и день Аде.

Он походил по комнате, как маятник и решившись на разговор остановился напротив меня:

— Юлия, славная моя, я не мог отказать. Обстановка не простая. Буксуем. Прекратились наступательные бои. Продвижения вперёд нет. К тому же впереди планируется большая битва. Я должен подготовиться… — Обнимая, волнуясь, пытался объясниться он.

— Я поняла. Дай слово, что будешь часто писать, так часто, как сможешь.

— Обещаю, сразу же, как только приму дела… Тебе не стоит обо мне беспокоиться.

— Костя, я боюсь за тебя, я страшно боюсь за тебя…

— А вот это зря. Обещаю не рисковать…

— Не обещай, чего не выполнишь…, себя не переделаешь.

— Юлия, милая, ты только люби меня, верь и жди, обещаю со мной ничего не случиться.

А вокруг шумела поздняя весна. Мы молча, взявшись за руки, понимая неизбежность скорой разлуки, гуляли по вечерней Москве. Бег времени не под силу остановить даже войне. На столе стоял букет желтоглазых ромашек, приподнесённых Костику впечатлительными барышнями в театре. Его узнали и тут же засыпали вниманием. Он смущён. А мне становится неуютно рядом с его славой. Цветы он раздарил женщинам по дороге, а ромашки, напоминающую нашу молодость и жизнь в Забайкалье, принесли домой. На следующий день ходили смотреть кинокомедию "Свинарка и пастух". Косте очень понравилась песня о Москве. Я обещала раздобыть текст ему и переслать. Вернулись опять поздно. Адуся спала. И как только закрылась дверь изнутри, он, крепко обняв меня, начал страстно целовать.

— Костик, ну ты что с ума сошёл прямо здесь, в коридоре, Аду разбудишь, — вырывалась я из его рук.

Он, посмеиваясь, подчинялся. Молчком раздевшись, нырнули в наскоро расстеленную постель. Предстоящая разлука взорвала страсть. Утопая в объятиях друг друга безумно целовались… Вытянув друг у друга все силёнки, он уложил мою голову себе на руку. Настало время разговора, но на сей раз я лежала рядом молча: нагая, тёплая и счастливая и не хотела тратить силы ещё на что-то кроме любви.