Она подвинулась к нему и запустила пальцы в жесткую поросль на его груди, глядя как завороженная на темные колечки, скользящие по ее накрашенным ногтям. В воображении она видела его таким, как тогда в магазине сувениров. Крепкий, стройный, загорелый и загадочный.

Барт коснулся ее головы и чуть повернул к себе. Ее как током ударило, и все в ней пришло в смятение. Кровь ударила в голову, и она почувствовала такое возбуждение, что все строгие правила, которым она годами подчинялась, вдруг сами собой отпали. Она вся дрожала.

– Я не сделал тебе больно?

– Нет, ты пробудил во мне женщину. Живую, горячую, соблазнительную.

– Ты такая и есть на самом деле и даже больше. – Он провел пальцами по ее руке, потом погладил грудь сквозь рубашку. – Я таких еще не встречал.

– Понять не могу, что ты видишь во мне особенного.

– Я и сам не знаю. Но ты затрагиваешь во мне что-то такое, чего еще не удавалось ни одной женщине. Я чувствую, что я не просто рабочая машина, а человек.

– А может, это «Пеликаний насест» так на тебя действует? Это волшебное место.

– Нет. – Он нежно поцеловал ее, но глаза у него потемнели от страсти. – Мне нравится просыпаться в этом доме и знать, что ты рядом, нравится завтракать с тобой и гулять по берегу рука об руку. Нравится слышать твой голос, видеть твою улыбку, когда ты нервничаешь, нравится, как ты выглядишь сейчас.

– Как может выглядеть беременная?

– Это ты так думаешь. А я вижу женщину, от которой у меня дыхание перехватывает. – Он положил руку ей на живот. – Дай я тебя раздену, Миган.

– Мне бы не хотелось, чтобы ты запомнил мое тело таким.

– Да ты что. Я не буду видеть его таким, как ты думаешь, но навсегда запомню этот декабрь и тебя. Я не врал, говоря, что готов ждать сколько угодно, но мне хочется ласкать тебя. Всю тебя.

Она вздохнула и отвернулась. Не так уж много мужчин у нее было, но она всегда считала, что у нее красивое тело, что она привлекательна и что у нее есть все, что может удовлетворить мужчину. Впервые она почувствовала неуверенность.

Он поцеловал ее в затылок и чуть прикусил мочку уха.

– Я видел много толстых женщин, Миган, и кое с кем из них спал. Но никто из них не пробуждал во мне подобных чувств. Можешь раздеться, а можешь не раздеваться. Решать тебе. Но только не думай, что из-за твоей беременности ты для меня менее желанна.

Его слова жгли ее, и последние бастионы условностей рухнули. Ей трижды удалось избегнуть смерти за последнюю пару недель, но неведомый киллер идет за ней по пятам, дожидаясь момента, когда он наконец сможет завершить начатое дело. Это только подстегивало ее жажду жизни и желание взять от нее все.

Она встала и начала расстегивать пуговички. Младенец подал признаки жизни и ударил ее ножкой. Барт лежал на боку, следя за ее движениями, его ставшие тесными джинсы свидетельствовали, что она действительно возбуждает его и это не пустые слова.

В этом мире опасности ей представилась возможность пережить что-то подлинное, не позволяющее ей впасть в отчаяние. Она сбросила рубашку, и та мягко полетела на пол. Еще секунда, и лифчик отправился туда же.

Миган стояла на фоне балконной двери. Поток света освещал ее, отчего ее оливковая кожа и темные волосы светились и казались влажными. Барт с благоговением смотрел, как Миган обнажает свои красивые полные груди, как падает ее просторная юбка и трусики на груду одежды на полу. Весь внутренне дрожа, он пытался справиться с потоком неведомых чувств, вызванных к жизни ее медленными движениями, в которых была бездна эротики.

Казалось, эти неторопливые экономные движения означали нечто большее, чем простое раздевание. Как будто она снимала не только предметы туалета, но и то, что оберегало от внешнего мира ее душу и тело. Каждый ее жест был полон соблазна и чувственности, ни в чем не уступая по силе самому любовному акту.

Джинсы у него чуть ли не лопались и сковывали его. Он встал, сбросил их и остался в одних спортивных трусах. А тем временем Миган подняла одеяло и открыла белоснежные простыни.

Он протянул руку и прикоснулся к ее животу.

– Только подумать – ты носишь в себе новую жизнь!

– Это чудо. Быть с тобой – чудо. Чувствовать себя так, как я, это ли не чудо?

Он притронулся пальцем к ее губам.

– А как ты себя чувствуешь?

– Сердце готово выпрыгнуть из груди. А я невесома, и в то же время все тело ноет. Я, наверное, не так говорю, а?

– Ты говоришь именно так, моя…

Она прервала его, закрыв ему рот губами и коснувшись языком его языка и нёба. И тогда он потерял способность говорить и думать. Руки его блуждали по ее спине, а она целовала его и ласкала так, что он чуть не задохнулся.

Потом она взяла его руку и направила ее туда, где ей хотелось, чтобы он ласкал ее. Кожа у нее была шелковистой, и она мурлыкала от удовольствия, когда он стал ласкать ее сначала пальцами, а потом губами. Она была вся уступчивость и податливость, а потом на миг словно окаменела, и он почувствовал, как из нее исторгнулся поток горячей влаги.

Она застонала и назвала его по имени, дыхание у нее стало быстрым, прерывистым, она нащупала его член и стала ласкать его губами, а потом оседлала его сверху.

– Миган, Миган, – залепетал он, перед тем как разрядиться с неимоверной силой. Ему хотелось, чтобы это мгновение остановилось и длилось до бесконечности. Ему хотелось, чтоб вся жизнь была как это мгновение. Совершенная. Прекрасная. Как дивный сон.

Но он знал, что кошмар здесь, рядом. Знал, что какой-то безумец хочет отнять у него и Миган и все, что они обрели. Но это может случиться только в том случае, если он допустит ошибку. А ошибку он может допустить, если отдастся чувствам, которые овладели им минуту назад. Он не вправе допустить это.

Они долго лежали, не произнося ни слова и не тяготясь молчанием. Словно обоим нужно было время, чтобы вобрать в себя то, что только что произошло. Потом он услышал ровное тихое дыхание и понял, что Миган заснула. Ей надо было отдохнуть, и он осторожно вытащил руку из-под нее и юркнул в джинсы.

Надо ловить убийцу.

Миган перевернулась, села в кровати и стала смотреть в стеклянную дверь на берег. Погода явно меняется. Небо покрыли тяжелые тучи; на пляже не было ни души, лишь несколько смельчаков в шапочках и свитерах бродили кое-где.

Типичная для южной Алабамы переменчивая декабрьская погодка. Днем чуть ли не печет, а ночью прохладно. Детишки под солнышком бегают босиком по мелководью. И вдруг все меняется, температура падает, и вот матушка-зима приходит ненадолго на юг. Но холод, поселившийся в душе Миган за последнее время, сбежал от жарких объятий Барта. Прошлую ночь она заснула в его руках.

Она хотела было выскользнуть из постели и приготовить кофе, как он встрепенулся.