И когда последние ноты мелодии затихли, давая возможность цикадам и сверчкам попытаться затмить их своим пением, ночь, казалось, ненадолго затаила дыхание, плененная песней и теми воспоминаниями, что та пробуждала.

И только звезды над головой оставались нисколько не впечатленными произошедшим. Столь далекие от мирских забот и метаний души, что в их мерцании не найдешь ни соболезнований, ни даже немых слушателей.

— Мне всегда это казалось самым прискорбным в твоей истории, генерал, — произнес голос столь же отвратительный, сколь прекрасной была наружность обладателя.

Среди теней заклубились сумерки, буквально выплюнув в реальность существо, от вида которого озера превращались в болота, а леса в пустыни.

Сгорбленный, с покрытыми струпьями руками, изломанными пальцами, горбатый и хромой, укутанный в рваный плащ. И когда редкие отсветы Миристаль (единственной из звезд, кто даже это создание одаривала светом) выхватывали его лицо, то редкий наблюдатель сдержал бы рвотный позыв.

Сперва могло показаться, что это и вовсе оживший скелет, но, если приглядеться… вот череп прямо на глазах обрастал тончайшими лоскутами плоти, обтянутой пергаментной кожей. Но это не спасало общий облик — зияющая дыра с перегородкой вместо носа, впалые глазницы, сияющие двумя нечеловеческими глазами и редкие отростки то ли волос бороды, то ли костей-жгутов.

Уродец, тяжело опираясь на посох, подошел к камню и сел рядом с ним. Но не было ни чувства страха ни, тем более, отвращения. Он смотрел глубже. Как учил Ляо Фень. И там, куда дотягивался его взгляд, он видел в визитере вовсе не уродство.

— Пройдут эпохи, друг мой, и все, что запомнят о тебе… — уродец выдохнул облака зловонных миазмов. — Не знаю, даже… может назовут безумцем… или кровавым убийцей… но вряд ли кто-то запомнит, что ты принес им способ защитить себя от произвола богов и создал силу, доступную лишь смертным… как ты её назвал, кстати?

Уродец говорил с паузами, но не потому, что задумывался, просто каждый вздох давался ему с большим трудом, а грудь, вздымаясь, трещала сухим деревом.

— Терна, — ответил он.

— Терна, — повторил уродец. — красиво…

Они какое-то время сидели молча, каждый думая о своем.

— Ляо Фень нашел бы забавным… что ты придумал людям музыку, но этого не останется даже в легендах, — продолжил визитер. — потому что не может быть кровавого убийцы… Врага Всего Сущего… Черного Генерала, Цепного Пса Дергера… который создал бы хоть что-то прекрасное. Не говоря уже о музыке…Пусть и если бы… ты создал её Закон… он бы был куда весомее… того, что служит тебе мечом…

Он посмотрел на ножны, приставленные к камню, а затем повернулся лицом к лицу с уродцем.

— Что тебя сегодня привело сюда? — спросил он, а затем добавил. — Горшечник, сын демона и человека.

Глава 1757

Горшечник чуть улыбнулся, демонстрируя почти беззубый рот, а там, где все еще остались зубы — они выглядели двигающимися червями. А может ими и являлись.

— Ты ведь знаешь… мое настоящее имя.

— Знаю, — кивнул он. — но не знаю, кто нас может слышать.

Горшечник вернул маску задумчивости — единственное выражение его “лица” глядя на которое, можно было хоть некоторое время не бороться с рвотными позывами.

— Ты знаешь… — уродец протянул руку и на ней материализовалась зеркало. Без магии. Без терны. Без волшебных слов или энергии реки мира. Черный Генерал не знал, как именно Горшечник делал то, что он делал. Да и никто не знал. Даже боги. — Я смотрю в это отражение… и вижу ту часть своей души… о которой хотел бы забыть… но она со мной навсегда… как напоминание о моем выборе…

И они снова замолчали, а генерал вспомнил те ночи перед очередными схватками в предместьях Врат, когда он точно так же сидел со своими офицерами. Зачастую — молча. Одного присутствия надежного плеча рядом, которому завтра ты будешь готов доверить свою жизнь, важнее любых слов.

Их с Горшечником тоже ждала битва. И, да будет вечность ему свидетелем, она окажется куда сложнее, кровопролитнее и… дольше, чем все его эпохи сражений с тварями Грани.

— Ты попытался… сделать сам… — нарушил молчание уродец. — но… у тебя не вышло… наверное, истории нарекут этот провал… первой Войной Небес и Земли…

— Я никогда не понимал, почему тебя так волнуют истории и легенды, друг мой.

Да, наверное так. Во всем мире. Среди бесконечности прожитых эпох. Среди отблесков памяти о том, когда даже богов не существовало, а звезды еще не родились, только двоих генерал мог назвать своими друзьями — горбатого уродца и прекрасную звезду.

Сперва их с уродцем объединяла общая ненависть, затем услуга, оказанная Горшечником умирающему генералу в лесу, а потом… потом потянулись годы, века, тысячелетия и все смешалось, оставив после себя только одну суть.

Если бы завтра генерал оказался один на один против всех ужасов, таящихся за гранью, он бы выбрал стоять плечом к плечу с Горшечником и Миристаль, чем со всем войском Безымянного Мира.

— Потому что это все, что однажды останется от нас, друг мой, — на выдохе выпалил уродец, после чего зашелся в кашле. — Если… конечно… мы сможем… добиться этого… “однажды”.

— Ты не веришь в наш успех?

— Если бы не верил… то не пришел бы…

— Врешь.

— Вру, — не стал отрицать Горшечник, после чего вытянул ладонь, лишенную нескольких пальцев, в сторону неба. — Как трудно, друг мой… знать правду о том, каким фарсом… является все вокруг тебя… но не иметь силы… изменить это.

Если бы Черный Генерал был бы все так же наивен и глуп, каким спустился с Седьмого Неба, то подумал бы, что друг обвиняет его в том, что тот рассказал истину, которую узнал за Вратами, но… Горшечник никогда и никого ни в чем не обвинял.

Ни судьбу, ни людей, в самом широком смысле этого слова, ни даже Дергера. Он просто шел вперед. Делая каждый день новый выбор, чем складывал свою судьбу. Печальную, но столь же воодушевляющую.

Человек, бросивший вызов богам.

Черный Генерал иногда хотел, чтобы и его запомнили таким…

— Ты призвал всех под знамена? — спросил уродец.

— Кого смог, — ответил генерал. — Ну или тех, кто еще может слышать.

— А Страну Ветра?

— Оставил там, где она и должна быть.