— Верно. Однако почему эта телепортация повлияла на меня, но очевидно не отразилась на твоих сородичах?

— Потому что это наша телепортация? — предположила я. — На нас и не действует.

— А какая порталу разница, кто через него проходит? — вопросом на вопрос ответил Алессандро.

— Никакой, наверное, — не то чтобы я вообще интересовалась принципами функционирования порталов.

— Ты сама говорила, ваши предки строили на совесть и защищали на века. Полагаю, что когда возникла необходимость создания точек эвакуации вдали от Скарро, предки сочли нужным внести некоторые коррективы в телепортацию и тем самым обезопасить вотчину каменных.

Жнец извлёк из кармана куртки знакомый блокнот и карандаш, пролистал в поисках чистой страницы и начал быстрыми движениями набрасывать схему. Света фонаря, озаряющего крышу, ему с лихвой хватало, он сосредоточенно смотрел то на страницу, то на поднимающуюся над домами стену арены. Я попробовала приглядеться к стремительно разрастающейся паутине линий, кружков и закорючек, но если в защитных системах, особенно стандартных, я разбиралась достаточно, чтобы вскрыть или обойти и точно узнала бы даже в схематичном виде, то рисунок Алессандро идентификации не поддавался.

— Ваш портал беспрепятственно пропускает горгулий в их истинном виде. Человеку же переход дастся тяжелее. Совсем не остановит, но несколько замедлить может. Когда жнец забирает чью-либо душу, он невидим для всех, кроме души, ведом лишь своею целью и… не могу сказать, что становится бесплотен, однако препятствий для него не существует. Исполняющий свою задачу жнец в меньшей степени живое существо, нежели… в остальное время.

— Не живой и не мёртвый, ушедший и вернувшийся, лишённый своего тела, но и не бесплотный дух, — прозвучал за нашими спинами весёлый голос. — Долго ж вы соображали. А ещё жнецами-собирателями зовётесь, смотрящими в глубины непознанного…

Алессандро повернулся так резко, что я еле уловила его движение, и с разворота метнул карандаш. Вряд ли он предполагал причинить этим воистину убойным оружием существенный вред возрождённому духу, да и Оливер, не переставая ухмыляться, перехватил карандаш ещё на подлёте к собственному лицу.

— Знаешь, Ал, это несерьёзно даже для тебя, — Оливер повертел карандаш в пальцах и бросил обратно.

Жнец поймал, сжал писчий инструмент с такой силой, словно собирался покрошить его на стружки.

— Или почему, ты думал, я здесь? — Оливер развёл руками. — Я ни то, ни другое… как и ваша братия, когда она при исполнении, только я такой всегда, а не по указке сверху.

— Следишь? — Алессандро всё же расслабил пальцы, закрыл блокнот и сунул его вместе с карандашом в карман.

— А чего за вами следить? Вы и так почти всё время на виду. Хотя выбор, сказать по чести, странный. Не ожидал от тебя такого.

— Чего — такого? — рискнула спросить я.

— Выступления на собрании местной бунтующей молодёжи, — охотно пояснил Оливер. — Да и вести нежный чистый бриллиант на мероприятие, где ожидается не только партсобрание, но и оргия, — затея, недостойная настоящего мужчины и галантного кавалера. Или сияющий бриллиант сочувствует тяготам юных и мятежных?

— Я их понимаю, — поправила я. — Лет пять-шесть назад я и сама к ним присоединилась бы, кабы знала об их существовании.

Не уверена, правда, что лет пять-шесть назад несогласные с политикой совета старейшин проводили подобные сходки, ну да ладно, сомневаюсь, что возрождённого волнуют сии нюансы.

— Прекрасная леди бунтарка в душе? — улыбнулся Оливер, глядя на меня так, будто мы на крыше были только вдвоём.

— Халциона, не разговаривай с ним, — вмешался Алессандро.

— Почему? — осведомился Оливер с наигранным любопытством.

— Потому что.

— Просто потому что? Или потому что опасаешься, что прелестная Халциона, которую ты держишь за пропуск и прикрытие в Скарро, услышит от меня нечто, не предназначенное для ушей марионетки, используемой втемную?

Жнец не удостоил возрождённого ответом и взял меня за руку, собираясь удалиться с крыши по стежкам.

— Подождите, — шагнул к нам Оливер.

Алессандро вопросительно вскинул бровь.

— Я хочу в долю, — прямо заявил возрождённый.

— Что, прости? — если жнец и удивился в действительности, то продемонстрировал оную эмоцию весьма умеренно. Можно сказать, скупо. Чуть-чуть вежливого интереса, и не более.

— Хочу в долю.

— В какую долю?

— Тебе нужен последний утерянный камушек из ожерелья богини, обворожительной Халционе — чтобы твоя не вполне живая физиономия оставила её наконец в покое, мне — щепотку того и капельку другого. Так отчего бы нам троим не объединить усилия во имя скорейшего достижения общей цели?

— Нет, — отрезал Алессандро тоном, возражений не терпящим.

Но возрождённый не впечатлился ни на грамм.

— Вы нашли последний камень, придумали, как проникнуть в Скарро, и тебе удалось успешно претворить в жизнь первую и вторую части плана — разыскать пропуск и оказаться за стенами древнего города. Предполагаю, что препон для воплощения третий части тоже нет. Камень не особо охраняется, мы все это заметили. Забрать его нетрудно, но что делать с ним потом? Ты заперт в Скарро, ты не способен покинуть его просто так, как жаждешь сейчас переместиться подальше от меня.

— А ты можешь, — внезапно усмехнулся Алессандро. — Я обрадуюсь возможности переслать кристалл с таким надёжным курьером, как ты, и немедля вручу его тебе со слезами благодарности. Знаешь, Олли, это несерьёзно даже для тебя.

В отличие от жнеца, Оливера ироничное сокращение от собственного полного имени не покоробило.

— Было бы неплохо. В идеале. Но ты подобным образом не поступишь.

— Какая нечеловеческая прозорливость, — теперь сарказм впору было сцеживать вместо яда.

— Но как жнец ты должен знать легенду об ожерелье богини, — возрождённый сделал ещё шаг к нам.

И ведь второй раз уже упоминает об этом загадочном ожерелье… Ясно, что такая неожиданная настойчивость неспроста и почти наверняка затеяла сугубо ради пропуска, то есть меня, но любопытно же! И как понять, сокрыто ли что-то полезное в этой легенде или нет, если её не торопятся пересказывать?

— Что за легенда? — изображать живейший интерес не пришлось, я действительно хотела ознакомиться со жнеческим народным фольклором.

Алессандро помрачнел и промолчал, так что я перевела жаждущий подробностей взор на Оливера. И возрождённый не подвёл, заговорив негромким, проникновенным голосом:

— Давным-давно, когда над миром властвовали боги, а не технологии и человеческая глупость, было у богини Смерти ожерелье о