до кончины игумена. А еще более крепкая, как будто бы нерушимая, как многослойная каменная стена, верхняя граница — середина августа 1091 года, когда останки Феодосия были выкопаны из пещеры, где его похоронили в 1074 году, и перенесены в новую церковь. Об этом торжественном событии, на которое были приглашены четверо епископов, сообщает «Повесть временных лет» под 6599 (1091) годом. На следующий день после того, как мощи Феодосия были извлечены из земли, «собрались епископы, Ефрем Переяславский, Стефан Владимирский{60}, Иоанн Черниговский, Марин Юрьевский, игумены из всех монастырей с черноризцами; пришли и люди благоверные, и взяли мощи Феодосиевы, с ладаном и со свечами. И принеся, положили его в его церкви, в притворе по правую руку, 14 августа, в четверг, в час дня, индикта{61} 14 года. И праздновали торжественно тот день»[257]. Это событие иногда считают установлением внутримонастырского почитания покойного, прославления его как святого, неточно называя местной канонизацией[258]. (Канонизации как специальной процедуры в то время на Руси не было, как, впрочем, не было и в Византии[259].)

«Повесть временных лет» выразительно и зримо запечатлела это исключительное событие в жизни Печерского монастыря: «Игумен (Печерского монастыря. — А. Р.) и черноризцы, посовещавшись, сказали: „Нехорошо лежать отцу нашему Феодосию вне монастыря и церкви своей, потому что он основал церковь и черноризцев собрал“. Посовещавшись, приказали устроить место, где положить мощи его. И через три дня, в праздник Успения Богородицы, приказал игумен копать там, где лежат мощи его, отца нашего Феодосия, приказанию которого я, грешный, первый был очевидец. Об этом и расскажу не понаслышке, а как зачинатель этого (дела). Пришел игумен ко мне и сказал: „Пойдем в пещеру к Феодосию“. Я и пришел с игуменом, тайно от всех, и рассмотрели, где копать, и обозначили место, где копать, в стороне от входа. Сказал же мне игумен: „Не смей говорить никому из братии, чтобы никто не знал, но возьми кого хочешь, пусть тебе поможет“». Рассказчик-летописец взял лопаты и позвал с собой еще двух монахов. «И во вторник вечером, в сумерки, взял я с собою двух братьев, так что никто не знал, пришел в пещеру и, отпев псалмы, начал копать. И, утомившись, дал копать другому брату. Так мы копали до полуночи, трудились и не могли докопаться; я начал тужить, что копаем в сторону (от могилы). Я же, взяв мотыку, начал копать ревностно, а друг мой спал перед пещерою; и сказал мне: „Ударили в било!“» Раскопав землю до мощей Феодосия, монах-повествователь ощутил священный трепет, ужас от соприкосновения с божественным: «И я в это время докопался до мощей Феодосиевых, когда он мне сказал „ударили в било“. Я же сказал ему: „Я уже докопался“. Когда же докопался, объял меня ужас, и я стал взывать: „Господи, помилуй!“ В это время, когда игумен еще не сказал, с кем он будет переносить его тайно, сидели в монастыре два брата и смотрели в сторону пещеры. Когда ударили в било, они видели, как три столпа, точно светящиеся дуги, передвигаясь, стали над верхом церкви, где был положен потом Феодосий. В это же время Стефан, который был вместо Феодосия игуменом, а сейчас был уже епископом, видел в своем монастыре за полем великое сияние над пещерою. Думая, что несут Феодосия, так как ему за день до того было сообщено об этом, и, пожалев, что переносят без него, Стефан, сев на коня, тотчас же поехал, взяв с собою Климента, которого он потом поставил игуменом вместо себя. И по пути оба видели великое сияние. И, когда приблизились, увидели свечей множество над пещерою, и подошли к пещере, и не увидели ничего, и вошли в глубину пещеры, когда мы сидели у мощей Феодосия. Когда я докопался, я послал к игумену: „Приходи, вынем его“. Игумен же пришел с двумя братьями; и я раскопал широко, и мы влезли и увидели мощи Феодосия, только суставы не распались и волосы на голове слиплись. И, положив его на мантию, подняв на плечи, вынесли его и положили перед пещерой»[260].

Автором этого фрагмента когда-то считали Нестора, но сейчас обычно думают, что это не так: летописец, мысленно обращаясь к Феодосию, называет себя «грешный твой раб и ученик»[261]. А Нестор, как мы знаем, учеником преподобного не был. Однако слово «ученик» использовалось и в значении «последователь» — в этом смысле наш герой действительно был учеником Феодосия. У игумена Иоанна были все основания выбрать Нестора для участия в раскапывании могилы преподобного, если книжник к этому времени уже составил его жизнеописание[262]. Впрочем, автор этой записи — скорее всего, тот же книжник, что составил летописную статью под 6559 (1051) годом и сообщил в ней, что действительно принял постриг при Феодосии, то есть мог с полным правом считаться его учеником{62}. Так что картина ночного труда над могилой Феодосия принадлежит, наверное, не Нестору, и не он первым увидел драгоценные останки смиренного и кроткого игумена. Но если это и так, Нестор должен был не только испытывать радость и восторг в день торжества. Весьма вероятно, он или был одним из помощников неведомого монаха, откопавшего мощи святого, или это он сидел под крупными августовскими звездами, вперив взор в непроницаемую тьму тихой южнорусской ночи, всматриваясь в сторону пещеры, где был погребен Феодосий, и ожидая знаков, что мощи обретены. А если к этому времени он написал житие преподобного, выбор его как одного из тружеников для раскапывания могилы представляется почти неизбежным.

Соображения, что Нестор написал Житие Феодосия не позже начала 1088 года, а главное — явно до августа 1091 года, выглядят неоспоримыми. Эту точку зрения, как было сказано в предыдущей главе, разделял замечательный текстолог А. А. Шахматов[263]. И сейчас большинство ученых — ее приверженцы.

И всё же ее давно и настойчиво пытаются поколебать и опровергнуть другие ученые, считающие, что Житие было составлено позднее — или в середине 1090-х, или перед 1108 годом либо в сам этот год, когда князь Святополк Изяславич попросил киевского митрополита внести имя Феодосия для поминовения в церковную книгу синодик, что означало церковное прославление покойного печерского игумена во всей Русской епархии. Критические высказывания о господствующей датировке и мнения в пользу написания Жития Феодосия незадолго до 1108 года или в его начале лет двадцать назад обобщил историк Ю. А. Артамонов, добавив к ним собственные соображения[264]. Основные аргументы в пользу этой версии таковы. Нестор