час. И с плачем молил за него Бога, прося снисхождения. И вот как-то, после того как уже не раз покидал монастырь, вернулся тот, умоляя великого Феодосия принять его, Феодосий же — поистине милосердный — словно овцу, заблудшую и вернувшуюся, принял того с радостью и вновь ввел в свое стадо». Именно смирение и милосердие преподобного помогли слабому духом монаху победить мирские искушения и смирить свою волю перед повелением игумена: «Тот черноризец своими трудами накопил небольшой достаток, ибо ткал полотно, и тут принес всё это и положил перед блаженным. А святой сказал ему: „Если хочешь быть беспорочным черноризцем, возьми всё, ибо всё это — плод твоего ослушания, и брось в горящую печь“. Тот же, горячо веруя в Бога, по повелению блаженного отнес и бросил в печь, где всё и сгорело. Сам же с тех пор жил в монастыре, все оставшиеся дни свои в нем провел и тут же, как и предвещал ему блаженный, почил с миром. Такова была любовь блаженного, и таково милосердие его к ученикам своим, и забота, чтобы ни один от стада его не отбился, но всех вместе словно хороший пастух, пас, учил и утешал, успокаивая души их и насыщая и утоляя духовную жажду. И этим многих приводил к осознанию мудрости Божьей и указывал им путь в небесное царство».

Можно возразить, что кротость — общехристианская добродетель. Это верно, однако в христианской традиции были и святые другого рода: суровые и даже крутые — если использовать это слово не в укоренившемся ныне значении, пришедшем из криминального арго, а в исконном: волевые, жесткие[294]. А главное — Феодосию, каким его изобразил Нестор, кротость присуща в высшей мере, причем она сложным образом сочетается с начальствованием над монастырем и является не простым свойством характера, а плодом глубокого усвоения христианского учения и подражания Христу. Феодосий проявляет твердость и мужество, обличая князя Святослава, захватившего власть в Киеве. В большом послании князю он помянул «притеснителей, убийц и братоненавистников прежних времен ‹…›. Когда же прочел князь это послание, то пришел в ярость и, словно лев, рыкнув на праведного, швырнул письмо его на землю». Даже угроза смерти не устрашила преподобного. Те же твердость и стойкость в сочетании с желанием пострадать за истину сподвигли его на споры о Христе с киевскими иудеями, которые, впрочем, преподобного не тронули.

Нестор выразительно описал смирение Феодосия, зримо представив сцену, в которой игумен утаивает от братии свои аскетические и молитвенные труды, прикрывая их покровом мнимой лености и податливости долгому и крепкому сну: «Блаженный же все ночи проводил без сна, с плачем молясь Богу о братии и часто преклоняя колени, как это не раз слышали служащие в церкви, в тот час, когда перед заутреней приходили они к Феодосию за благословением. Когда кто-нибудь из них тихо подходил к его келье, то слышал, как он молился, и горько плакал, и головой бился о землю; тот же поспешно отходил, и, отступив немного, снова подходил, громко топая, а Феодосий, услышав шаги, замолкал, делая вид, будто спит. Пришедший же стучался и восклицал: „Благослови, отче!“ Блаженный же в ответ молчал, и тому приходилось по три раза стучать и просить: „Благослови, отче!“ Только тогда Феодосий, словно бы проснувшись, отвечал: „Господь наш Иисус Христос да благословит тебя, чадо“, и тут же раньше всех оказывался в церкви. Вот так, говорили они, делал он каждую ночь».

Преподобный, по словам его биографа, «был кроток и тих, не изощрен умом, но духовной мудрости исполнен».

Столь ценимое Нестором смирение сочетается у Феодосия с общественными деяниями, с заботой о мирских людях: преподобный создал богадельню для больных и убогих и отдавал на нее десятую часть монастырских доходов. Он ходатайствовал за несчастную вдовицу, обиженную неправедным судьей: тайно от нее «блаженный пошел к судье и, поговорив с ним, избавил ее от притеснений, так что судья сам вернул ей то, что отнял».

Еще одна особенность Несторова Феодосия — любовь к «худым ризам», к бедной и поношенной одежде. Это чувство больше, чем требуемое от монаха пренебрежение мирским богатством[295]. Преподобный сжился со своей заплатанной одеждой — настолько, что возница, которому поручено отвезти святого от князя в монастырь, принимает его за одного из убогих, а нищая вдова, пришедшая к вратам обители попросить игумена заступиться за нее, думает, что столь неказисто и худо одетый настоятель — один из простых иноков. Внешне такая любовь к старым, изношенным ризам напоминает Плюшкина — по облику того, кстати, тоже никак не узнать, кто он на самом деле. Но это обманчивое сходство. В Феодосии это обличье смиренной простоты: «Приближающееся к юродству социальное уничижение или опрощение с детских лет остается самой личной (и в то же время национальной) чертой его святости»[296].

Простота Феодосия в понимании Нестора нисколько не похожа на отвержение образованности, книжности. Феодосий образован, ценит и усердно читает книги. Это черта, роднящая героя Жития и его биографа.

Внутренний мир святого закрыт для повествователя[297]. Нестор не вложил в уста Феодосия внутренних монологов, хотя этот прием использовался в агиографии, например в «Сказании о Борисе и Глебе». В Житии есть лишь одна уединенная молитва преподобного. Агиограф стремится показать духовную сущность Феодосия как тайну, к которой можно прикоснуться, но постичь которую — нельзя.

Едва ли не все, кто писал о Несторовом труде, обращали внимание на образ матери святого, любящей сына, но темной, непросветленной, эгоистической любовью[298]. «Очень жизненно дан портрет матери, с ее страстными переходами от гнева к нежности, с ее внешностью virago{66}, „бе бо и телом крепка и сильна, яко и муж: аще бо и кто не видев ея, ти слышаша ю беседующу, то начняше мнети мужю суща“. Такие подробности не вычитаны, это жизнь, как и всё, что связано с отношениями святого к его матери», — писал Г. П. Федотов[299]. Мать, физически сильная, с мужеподобными внешностью и голосом, дважды возвращала домой сына, желавшего посвятить себя Христу. Сначала от священника, у которого юноша поселился и пек просфоры. Потом в начале его странствия в Святую землю — Палестину. Мать срывает с сына вериги — цепи, надетые для укрощения плоти. Она подвергает Феодосия побоям. Она пытается вернуть сына домой уже из пещеры Антония, угрожая при отказе разжечь ярость князя Изяслава и разорить монастырь. За злой материнской любовью скрываются козни дьявола, пытающегося досадить святому. Но и нечистый дух, и оскорбленная в материнских