— О тебе, Каша. О ком же еще… Зря яришься… Я ведь не говорю, что думаю о тебе на самом деле, я произношу слова, которыми будут добивать тех же Бельница, Собакаря, Кукурузо… А как они тебя еще могут назвать? Охрану мою перебил у них же на глазах, еще кое-кому досталось… Как тебя назвать? Надеждой нации?

— Может быть, — проворчал Пыёлдин. Он пристальнее, подольше задержался взглядом на лице Цернцица, пытаясь понять его намерения, озадаченно склонил голову к плечу.

— Зачем ты прилетел, Каша?

— За деньгами.

— Сколько тебе нужно?

— Миллион.

— Пошли, — сказал Цернциц и поднялся из кресла.

— Куда?

— В сейф. За миллионом.

— На каждого! — быстро сказал Пыёлдин, поняв вдруг, что вот в эти самые секунды может крепко промахнуться. И когда брякнул, что, дескать, требует по миллиону долларов на каждого из двенадцати террористов, он ожидал от Цернцица чего угодно, но только не того, что произошло на самом деле. А Цернциц как бы и не слышал этого чудовищного уточнения, просто не обратил на него внимания.

— Пошли-пошли. — И он первым направился к выходу из кабинета.

— Ты слышал, что я сказал? — спросил Пыёлдин дрогнувшим голосом.

— Я слышал даже то, чего ты еще не сказал, — ответил Цернциц, не оборачиваясь. — Я слышу заранее, Каша, я всегда слышу заранее.

— Я не показался тебе слишком жадным?

— Ты всегда им был.

— Да? — обиделся Пыёлдин, хотя Цернциц ничего не сказал от себя, он лишь согласился.

— Как и я, — великодушно добавил банкир, чтобы снять напряжение. — И потом, Каша… Деньги должны знать свое место.

— То есть они должны находиться в сейфе?

— Я о другом… Деньги должны занимать в жизни человека только то место, которое он им отводит. Но не больше. Богатство — это не количество денег, это отношение к ним.

— Сколько бы их ни было?

— Да. Чем их больше, тем меньшее место им нужно отводить.

— Даже когда мне позарез нужен трояк?

— Тут уж никуда не денешься, трояк волей-неволей становится целью жизни. Но когда требуется миллион долларов… Вступают в силу другие законы.

— И ты мне его дашь?

— Дам, по миллиону на каждого. Хотя пять минут назад ты не собирался просить двенадцать миллионов. Пять минут назад тебя устраивал один миллион. Я правильно тебя понял?

— А почему ты не возмущаешься, не торгуешься? Может быть, я согласился бы взять и половину? Почему не плачешь и не причитаешь?

— А зачем, Каша? Если я буду жаловаться на бедность — ты удвоишь сумму. Ведь удвоишь?

— Не знаю… Но желание такое возникает.

— Вот видишь… Но ты же держишь слово, как и прежде? Не поплывешь при виде пачки денег? Не растечешься манной кашей по белой скатерти? — Цернциц все это время шел впереди и только сейчас оглянулся, с улыбкой посмотрев на Пыёлдина.

— Ладно, Ванька… Остановись… А то уж больно ты красуешься перед самим собой… Остановись.

— Старое вспомнил.

Подойдя к неприметной двери в конце коридора, Цернциц нажал несколько кнопок в цифровом замке, стараясь стать так, чтобы Пыёлдин не видел, какие кнопки он нажимает, в каком порядке.

Дверь распахнулась.

— Входи, Каша, — произнес Цернциц таким будничным голосом, будто приглашал на собственную кухню. Впрочем, возможно, так и было — сейф служил ему своеобразной кухней, где он изощренным своим умом сочинял всевозможные пакостливые блюда для остального мира. — Входи, будь как дома… Только дверь за собой закрой. Вот так, поплотнее, пожалуйста.

— А ты меня здесь не прихлопнешь? — спросил Пыёлдин, опасливо озираясь по сторонам.

— Нет, — ответил Цернциц. — Не прихлопну.

— А мог бы?

— Конечно.

— Как?

— Ты сколько времени ковырялся у той стальной двери? Двух секунд мне бы хватило, чтобы ты навсегда там остался.

— А про это ты не забыл? — Пыёлдин похлопал ладошкой по автомату, который висел у него на животе и неизменно устремлял черный свой взор точно в том направлении, куда смотрел сам Пыёлдин.

— Не смеши меня, Каша, не надо. Ты же простоват, немного доверчив, немного глуповат… Иди сюда… Видишь эту кнопочку?

— Ну?

— Спрашиваю — видишь?

— Вижу.

— Нажми ее. Сам нажми и посмотри, что произойдет.

— Не хочу. — Пыёлдин сделал шаг назад, чтобы даже случайно не коснуться красной кнопочки, которая чем-то неуловимым отличалась от всех прочих.

— Тогда я нажму, — сказал Цернциц и легонько коснулся кнопочки указательным пальцем. И тут же грохнула короткая автоматная очередь. Пыёлдин вздрогнул, мгновенно присел за стол. — Поздно прятаться, Каша, — усмехнулся Цернциц. — Посмотри вон туда, где ты только что топтался и озирался.

Пыёлдин оглянулся и увидел на двери, примерно на уровне груди, несколько сильных, глубоких вмятин от пуль.

— Ни фига себе! — не то восхитился, не то ужаснулся Пыёлдин. — Ванька! И ты мог бы меня убить?

— Как тебе сказать… Возможность такая была.

— И сейчас есть?

— Конечно, — кивнул Цернциц. — У меня всегда есть такая возможность.

— Но рядом с тобой нет никакой кнопки, ты стоишь посредине комнаты, — Пыёлдин обошел вокруг Цернцица, чтобы еще раз убедиться, что тот не сможет дотянуться ни до одной кнопки.

— А она мне и не нужна… Я могу подать команду голосом.

— Это как?

— Очень просто, Каша… Очень просто… Крикну погромче одно только слово…

— Остановись! — взвизгнул Пыёлдин. — А то и в самом деле крикнешь… — Он подошел вплотную к Цернцицу и спросил шепотом: — А какое слово?

— Не скажу. Я его вставлю в разговоре, ты и не заметишь… И потом, надо еще знать места, которые простреливаются, места, которые безопасны…

— Но если бы ты меня хлопнул, то все равно не смог бы уйти… Мои ребята перекрыли все ходы-выходы. Они бы тебя просто пришили.

— Да? — весело спросил Цернциц. — Ты так думаешь? Иди сюда, — он поманил пальцем Пыёлдина к невзрачному шкафу. Пыёлдин осторожно приблизился, понимая, что в этой колдовской комнате его могут подстерегать какие угодно неожиданности. — Смотри. — Цернциц открыл дверцу. — Видишь?

Оказывается, это был небольшой лифт, человека на два, хорошо отделанный, с зеркалом, с какими-то встроенными ящичками, кнопочками…

— И куда он ведет? — спросил Пыёлдин угрюмо.

— В подвал. Там гараж. В гараже стоит заправленный автомобиль с бронированными стеклами… И тут же тоннель, который позволит мне выехать на поверхность уже за городом, за рекой, на трассе. Как ты говоришь в таких случаях — вопросы есть?