Лессепсу было сделано резкое предупреждение и дано указание отказаться от английского предложения как нарушающего французские интересы. Неожиданно оскорбился султан. Он заявил, что не допустит нарушения турецкого суверенитета над каналом, хотя этот суверенитет был лишь фикцией.

Тем временем дела компании стали поправляться: тоннаж провозимого груза, а следовательно, и ее доходы стали быстро возрастать.

На этом, пожалуй, заканчивается «французская» глава истории канала. В следующей главе главные действующие лица — англичане. Для Британской империи становится все очевиднее стратегическое значение канала. Гибралтар — Аден — Сингапур — в этой цепи британских морских крепостей не хватало звена, которое должно было стать центральным. Взять под контроль «выходы из Египта», который к этому времени превратился в основного поставщика хлопка для текстильных фабрик Ланкашира, стало одной из основных стратегических целей британской политики во второй половине XIX в.

Форин Оффис внимательно следил за развитием событий на Ближнем Востоке, и в частности в Египте, ожидая благоприятного случая для реализации своих замыслов. И такой случай скоро представился.

Хедив запутался в долгах окончательно. Ему грозило полное разорение. Финансовые советники Исмаила сбились с ног в поисках займа. Но восточный владыка исчерпал уже все возможности. Да и мода на него в Европе прошла. Там стали забывать блестящие празднества. Тогда хедив, следуя традиционным феодальным приемам спасения от финансовых трудностей, обложил народ новыми налогами. Но из нищих феллахов уже мало что можно было выжать. Оставалось еще одно средство — акции канала, купленные Саидом. В 1875 г. Исмаил обращается к находившемуся в тот момент в Александрии известному международному банкиру Генри Оппенгейму с предложением выкупить акции канала. Переговоры проходили в тайне. Сам Оппенгейм скептически отнесся к этой идее и обещал лишь подумать. Но, вернувшись через несколько дней в Лондон, он в беседе с редактором английской газеты «Полл-Молл» Фредериком Гринвудом упомянул об этом. Гринвуд сразу оценил значение этого предложения. Он тотчас же помчался в Форин Оффис и добился встречи с министром иностранных дел лордом Дерби, который срочно отправил в Египет шифрованную телеграмму с указанием в самые короткие сроки проверить, так ли это. Генеральный консул Великобритании в Каире полковник Стэнтон ответил незамедлительно: «Хедив намерен продать акции в течение ближайших двух-трех дней». Переговоры должны начаться с французским банкирским домом Эдуарда Дервье. Необходимо было срочно действовать.

14 ноября 1875 г. Лайонель Ротшильд принимал у себя дома премьер-министра Дизраэли. Они были большими друзьями. У них не было секретов друг от друга. С давних времен политика и бизнес в Англии переплетались настолько тесно, что обоим казалось, что отделить первую от второго просто невозможно. Да в этом и не было никакого смысла. И то и другое Ротшильдам приносило прибыль.

В тот вечер банкир и премьер-министр обедали и, как всегда, обменивались последними новостями. В разгар оживленной беседы Ротшильд получил телеграмму из Парижа. Один из его осведомленнейших информаторов сообщал, что египетский хедив, успевший к тому времени обанкротиться, предложил французскому правительству свою долю акций Суэцкого канала. К счастью для англичан, французов не устраивала цена.

Узнав о содержании полученной телеграммы, Дизраэли не скрыл, что английское правительство готово приобрести продававшиеся акции. Лондону вдруг предоставлялась возможность получить контроль над Суэцким каналом! Причем не затрачивая на достижение столь важной цели больших усилий. Английскому правительству предстояло лишь уплатить за акции. И все!

— Сколько он хочет? — спросил Дизраэли.

Ротшильд ничего не знал о сумме, запрошенной хедивом. Тогда было решено отправить в Париж еще одну телеграмму. И вместе со своим высоким гостем он стал ожидать ответа. Спустя несколько часов ответ был получен: хедив готов продать свои акции за 4 млн. фунтов стерлингов.

— Мы берем их! — тут же сказал Дизраэли.

Ротшильд уведомил правителя Египта о решении английского премьер-министра. Но тут же возник вопрос: откуда английское правительство возьмет столь большую по тем временам сумму наличными?

— Я дам Вам деньги, — сказал Ротшильд.

И сделка состоялась. Банк Ротшильдов немедленно перевел на счет египетского хедива требовавшуюся сумму. Акции перешли в собственность английского правительства.

В тот же день сообщение о перепродаже появилось в английской газете «Таймс». Оно произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Из Парижа посыпались проклятья в адрес англичан. «Они поступили как истинные сыны туманного Альбиона, — писала газета «Фигаро». — Тайно подкрались и совершили столь же туманную и неблаговидную аферу». Бисмарк со своей стороны поздравил Лондон «с удачным делом, совершенным в удачный момент»[44]. Он был доволен, что Франции подставили ножку… Англия расширила свои возможности контроля над каналом. Но пока еще только финансово-экономического порядка, и то не на паритетных началах с Францией. «В этой игре, в перетягивании каната, мы еще не перетянули Францию через черту», — писал один лондонский журналист[45].

Теперь задача правительства Ее Величества состояла в том, чтобы добиться политического контроля над каналом. И снова представился случай, который был немедленно использован британским империализмом.

Дела Исмаила подошли к своему логическому завершению. Долги достигли колоссальных размеров, а оплачивать их было нечем. Средств, полученных от продажи акций, хватило ненадолго. Исмаилу терять было нечего, и он стал проявлять строптивость в отношении своих английских и французских партнеров. Он не хотел, а вернее, не мог платить проценты по займам. Банкиры же, потеряв всякое терпение, требовали своего. Создалось критическое положение. В Европе уже позабыли о том, что когда-то восхищались щедрым хедивом, и то, что, собственно, они-то и разорили его. В газетах стали появляться злые пасквили на «расхитителя», «транжиру» и «мота». Негодовали в Сити и на парижской бирже. Тогда специально созданная Францией и Англией Администрация египетского долга, которую возглавляли генеральный контролер Франции М. де Блантьер и представитель известной банкирской семьи Великобритании майор Э. Беринг, предложила радикальную меру, означавшую полную потерю даже видимости египетской финансовой независимости: передачу под полный контроль администрации всей финансовой и фискальной системы Египта. Даже у видавшего виды Исмаила захватило дух. Он отказался сотрудничать с администрацией двойного контроля, как ее стали называть. Он вдруг превратился в «египетского патриота», пригрозил изгнать всех иностранцев из страны и отобрать Суэцкий канал. Но было слишком поздно. Богатые феодалы, придворная челядь, еще вчера жившая его подачками, родственники, раздобревшие на поборах и коррупции, и чиновники решили, что пришла пора пожертвовать Исмаилом. Хедива заставили отречься. Его место занял сын Тауфик. Он оказался более покладистым. «Двойной контроль» воцарился над всем Египтом. Финансовые советники проникли во все отрасли египетского хозяйства. Как саранча, они опустошили казну. Тауфик по их рекомендации повысил налоги. Все это вызвало резкое ухудшение положения в стране. Цены возросли за несколько дней в два раза. Начался голод. Десятки