– Три тыщи, – безапелляционно произнес бомж. Уже неплохо, торговля пошла!

– Хорошо, – согласился я.

– Три тыщи за три вопроса, – уточнил бомж.

– Хорошо, – повторил я. – Вы давно здесь… живете?

– Третий год. С вас тыща.

Я полез в карман, достал подаренный Ириной бумажник, раскрыл его и вынул из кармашка тысячу рублей:

– Держите.

Бомж резким движением выхватил у меня из ладони тысячную купюру и быстро спрятал. Причем, похоже, так, что, стань я его сейчас тщательно обыскивать, этой денежки ни за что бы не нашел…

– А вы не замечали… ничего… подозрительного? – задал я второй вопрос. – Например, пятого января вечером?

– Нет, не замечал, – ответил он. И протянул руку.

Я достал вторую тысячу из бумажника и протянул ее бомжу. И эта денежка, как и первая, мгновенно скрылась из виду.

– Значит, вы ничего не знаете об убийстве девушки в новогодние праздники недалеко от… вашего жилища? – спросил я, загодя вынимая очередную тысячную купюру и, в общем-то, уже зная ответ, который будет отрицательным. И я не ошибся…

– Нет, – коротко ответил бомж. И после небольшой паузы добавил: – Я и не знаю, что такое новогодние праздники…

Сказаны были эти слова без горечи и печали. Просто как констатация факта. К такому существованию он уже привык и не делал из этого трагедии. А еще говорят, что бомжи – слабые люди, вышвырнутые за обочину жизни обстоятельствами, которые оказались сильнее их. Нет, нужно немало воли и силы духа, чтобы выжить в условиях, когда против тебя ополчился весь мир.

По крайней мере, бомж, что стоял передо мной, сумел подстроиться под имеющиеся обстоятельства, к тому же не без определенного успеха: еда добывается им без особого напряга и довольно быстро, имеется крыша над головой, похоже, с какой-то печуркой и прочим приемлемым в данных обстоятельствах уютом. Он даже имеет возможность немного побаловать себя витаминами, свидетельством чему служит купленный им в магазине банан…

Меня вдруг стало разъедать любопытство: очень хотелось спуститься в его землянку и посмотреть, как этот бомж устроился.

– А можно посмотреть, как вы… живете? – задал я новый вопрос.

– Зачем? – удивился бомж.

– Я ведь журналист, мне интересно… с профессиональной точки зрения.

– Интересно? – Бомж посмотрел на меня так, как, наверное, Гулливер смотрел на лилипутов, когда впервые их увидел. – То есть вам любопытно, правильно?

– Правильно, – кивнул я. И быстро добавил, разгадав его взгляд: – Только любопытство это к человеку, попавшему в скверные обстоятельства и сумевшему к ним максимально приспособиться. Согласитесь, ведь не у каждого бомжа имеется отапливаемая землянка.

– У меня не землянка, – заметил бомж после небольшой паузы, – у меня апартаменты…

– Ну, пригласите тогда меня в свои апартаменты, – предложил я.

– На экскурсию? – усмехнулся одними уголками губ бомж. – А вы еще не все свои деньги истратили?

– Понял, – произнес я. – Это мероприятие платное. Сколько?

– Три тыщи. С условием, что, когда вы покинете Измайловский парк, вы забудете и обо мне, и об этой экскурсии.

– Идет, – ответил я.

Бомж не двигался и вопросительно смотрел на меня.

– Что? – спросил я.

– Деньги вперед.

Я опять полез во внутренний карман за бумажником, достал его, вытащил из кармашка три тысячи. В кармашке еще оставались пара пятисотенных купюр и три сотенных, то есть лимит на один вопрос бомжу. Маловато будет для интервью, надо признать…

Бомж принял от меня три тысячи, спрятал их в потайной карман и шире отодвинул толстенный люк или дверцу (называйте как хотите), что закрывала вход в «апартаменты».

– Входите, – бесстрастным голосом дворецкого Бэрримора из «Собаки Баскервилей» произнес бомж.

Я заглянул в лаз и увидел ступеньки, выложенные из красного кирпича. Я стал осторожно спускаться по ним и вскоре очутился в довольно большом помещении то ли с бетонными, то ли с каменными стенами и потолком. Но это была не землянка…

– Это подвал одной из бывших дач, – как бы прочитав мои мысли, объяснил бомж, спустившийся следом. – Здесь ведь были дачи во времена Сталина.

Я не боялся, что он вдруг возьмет топорик и прикончит меня. Конечно, и такого исхода исключать было нельзя, но моя интуиция спряталась глубоко, а это означало, что в этом подвале со мной ничего дурного не произойдет. Но быть слегка настороже, даже если интуиция и посапывает, лишним не будет…

Бомж зажег керосиновую лампу – подвал достаточно хорошо осветился, и я увидел лежанку, застеленную полосатым матрасом и одеялами, что-то наподобие тумбочки возле нее, на которой и стояла керосиновая лампа; пластиковый стул, умыкнутый, верно, из какого-нибудь летнего кафе, а над кроватью – полочку с книгами. Книги, как я успел заметить, были самые разные: «Партизан Леня Голиков» Юрия Королькова, первая часть романа Александра Чаковского «Блокада» (обе книги наверняка были найдены на помойке, поскольку они находятся не в формате нынешнего времени), «Справочник машиностроителя», надо полагать, издания еще советских времен, сборник рассказов и очерков «Портреты» Бориса Полевого и еще несколько книг, названия которых прочесть по корешкам было уже невозможно. На самой верхней полке лежали несколько толстых журналов «Знамя», тоже, видимо, найденные на какой-нибудь помойке. В дальнем углу подвала стояло оцинкованное ведро под прикрепленным к стене рукомойником, на котором висело полотенце.

Что ж, бомж оказался не совсем типичным. Но это скорее хорошо для меня, нежели плохо. Возле лежанки, на расстоянии руки от нее, стояла самодельная печь наподобие буржуйки с одной конфоркой и трубой, уходящей вертикально вверх. От печи шло ощутимое тепло. Наверное, там еще не истлели угли, дымок от которых и привлек мое внимание.

Заметив, что я смотрю на печку, бомж спросил:

– Как вы нашли мое логово? По дыму?

– Да, – ответил я, усаживаясь на пластиковый стул. – А вы как нашли такое жилище?

– У моего деда тут была дача, – ответил бомж. – Он был известным архитектором.

– А как его фамилия?

– Это новый вопрос?

– Простое любопытство.

– Фамилия моего деда вам ничего не скажет. – Мужчина снял шапку, скинул зипун, и под ним оказался серый свитер с вытянутыми рукавами и намотанный в несколько слоев вокруг шеи шарф.

– А вас как зовут? – посмотрел я на бомжа.

Теперь, без шапки и зипуна, можно было определить его возраст: что-то около пятидесяти, а может, и поменьше, поскольку борода обычно старит мужчину.

– Зовите меня Макаром, – просто ответил бомж.