Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– За такие деньги в горло не лезет, – бурчал отец. – Зачем нам все это?
На хельгу, гордость матери, – полированную, с позолоченными ручками, уже почти антикварную, купленную сто лет назад у соседки по случаю и наполненную дешевой посудой и штампованным хрусталем, – Калеганов клал деньги. Хотя точно знал – деньги родители не тратят, а копят. И как ни уговаривай, как ни умоляй, как ни скандаль – все бесполезно. Отец завязал, пить не хватало здоровья, мучили гипертония и сердце. На старости лет стал хозяйственным и, как оказалось, рукастым – мастерил в гараже какие-то табуретки, полки на балкон, чинил соседские стулья – словом, был при деле. Ездил в лес за грибами, на речку порыбачить, а мать все вздыхала: если бы это случилось пораньше, какая бы у них была хорошая жизнь!
Полгода отец ковырялся со стареньким «москвичонком», и надо же, тот запыхтел, поднатужился и, гремя и скрипя, проехал километров пять, после чего, конечно же, встал. Калеганов отогнал старый «москвичонок» на свалку и пригнал из салона новую машину.
Отец страдал по обеим. Старую было жалко, а новую – «Да как я на ней, Дим? Я к такой не привык. Да и вообще страшно!»
Но поменять мебель, а уж тем более квартиру родители не дали: «Еще чего! Мы привыкли, нам хватает, и нас все устраивает».
Даже ремонт сделать не позволили – Калеганов скандалил, боролся, а потом плюнул. Черт с вами, как были совками, так и остались, не приучены жить по-людски.
Да что ремонт! Поехать за границу уговаривал года три! Какая там заграница – в родные российские Сочи и Ялту ехать не хотели, а уж про Турцию и говорить нечего – уперлись и ни в какую. Ни Египет, ни Турция, так обожаемые российскими туристами, их не прельщали. Вечные отговорки: «В мае сажать картошку. В июне окучивать, в июле жарко, да и пруд у нас замечательный. В августе закатки, в сентябре копаем картошку, а в октябре отдыхаем у телевизора».
Но позже произошла забавная история – Калеганову удалось вытащить их в ту самую итальянскую деревушку.
И кто мог подумать, что родители полюбят маленький Адин домишко с черепичной крышей, и вишневый сад, и озеро. Но главное и самое забавное – они подружились с местными жителями и даже понимали друг друга.
Со старостой Сильвио отец ходил на рыбалку, его говорливую жену Софию мать учила печь пироги, а та, в свою очередь, учила мать катать тесто для любимых макарон пенне. Через полгода Калеганов предложил старикам остаться в деревушке еще на какое-то время и удивился, когда они согласились.
Спустя время Калеганов их навестил и, надо сказать, был поражен – его туляки были счастливы.
– Здесь все как дома, – смеялась мать. – Ну или почти все. Нет, конечно, красивее, и рыбы в озере больше, чем в нашей Упе и даже в Оке. И помидоры вкуснее. А вот картошка, – вздыхала она, – нет, Дим. Наша вкуснее. И яблоки тоже – да что сравнится с нашей антоновкой?
На старом, видавшем виде джипчике отец гонял по окрестностям, мать развела огород, в доме пахло жильем и пирогами, и Адина могила утопала в цветах.
Через какое-то время у Калеганова появились женщины. Нет, никаких романов – как говорится, исключительно физиология. Он и представить не мог, что кто-нибудь из них будет ходить по его квартире, с утра пить кофе на его кухне, а вечером встречать его после работы.
Анну он встретил в книжном салоне через четыре года после Адиной смерти. Та брала интервью у начинающего, но уже заявившего о себе писателя.
Поглядывая на нее, Калеганов пил кофе и равнодушно листал какую-то книгу.
Не заметить ее было сложно – с длинными кудрявыми черными волосами, широкими, красивыми, словно выписанными смоляными бровями, стройная, но, что называется, в теле, с большой грудью и широкими бедрами, похожая на породистую лошадь, с гордо поднятой головой и надменным уверенным взглядом.
Краем глаза он заметил, что на столе Анна оставила визитку. Как пятиклассник, воровато оглядываясь, он положил ее в карман.
Позвонил через неделю – почему-то робел и тянул время. Представился и заговорил якобы по делу. Анна напряженно молчала. Наконец сурово произнесла:
– Послушайте, господин Калеганов, я не понимаю, что именно вам от меня нужно. И вообще…
Вот тут он ее перебил и сказал все как есть. Смущенно сказал и очень негромко:
– Простите! Просто я, – он запнулся, – хотел пригласить вас на свидание.
Анна звонко и искренне расхохоталась.
На первом же свидании она все выложила – была замужем, брак оказался неудачным, есть дочь Маруся, мама замужем за датчанином, живет в Копенгагене, отец в далекой Канаде, преподает, у него новая семья, и, по сути, они с дочкой одни. У всех своя жизнь, и все далеко.
Они сидели во французском ресторане, пили красное вино и говорили о жизни. Про роман с Адой он не рассказывал, да и зачем? И про свое тульское детство тоже. Прибедняться не хотелось, давить на жалость тем более. Она – москвичка из интеллигентной семьи, за плечами французская спецшкола, факультет журналистики МГУ, брак, пусть и неудачный, но с сыном известного ученого. Разное детство и разные судьбы, жалеть его незачем, а хвастаться он не любил. Да и она, если честно, его не расспрашивала.
После ресторана прошлись по вечерней Москве, в цветочном, увидев, что она охнула, глядя на огромный букет подсолнухов, тут же купил их и заметил, что Анна смутилась. Потом проводил до дома, жила она недалеко, у метро «Кропоткинская».
У подъезда Калеганов ее поцеловал. Она не сопротивлялась, сначала напряглась, а потом расслабилась и ответила.
В тот вечер он понял, что вся эта московско-журналистская бравада – дело наносное, и перед ним одинокая, беззащитная и открытая к любви женщина.
Так начался их роман.
Анна была полной противоположностью Аде – только с первого взгляда она казалась сильной. На деле все было не так.
Анна считала, что ее всегда предавали. Первой предала бабушка, которую она обожала и которая умерла, когда Анне было шесть лет. Вслед за бабушкой умер любимый пес Тимка, лучший дружок. Потом ушел из семьи отец, которого она очень любила, и развод родителей пережила тяжело. Отец уехал за границу, в Канаду. Следом мать вышла замуж и уехала в Копенгаген.
Анна осталась одна.
Дальше
