Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да ничего с ним, с дураком, не случилось, – раздраженно буркнул свекор. – Вернется! Нашляется и вернется, а ты успокойся и живи, как жила.
– Как это – «живи как жила»? – не поняла она. – Я так не умею.
– Научись, – посоветовал свекор. – Или посылай его к черту. Все равно ничего не получится. В общем, спасай себя.
Положив трубку, Анна долго сидела в оцепенении. Выходит, он не раз пропадал? Загуливал. Как сказал свекор? «Нашляется и вернется»? А где он шляется и откуда, а главное, когда вернется? То есть жизнь Анны теперь – ожидание?
Он вправду вернулся через пару недель. Грудная Маруська совсем не спала, и Анна падала с ног от усталости и беспокойства.
Скинув модную косуху, грязную бандану и замызганные сапоги, муж коротко бросил:
– Ань, я в душ, а ты пожрать поставь, а?
Анна застыла. Ни объяснений, ни извинений. Ничего.
Он идет в душ и хочет есть. Все. Это и есть семейная жизнь?
Оказалось, что да. Муж продолжал пропадать. Исчезать, растворяться. Потом как ни в чем не бывало появлялся. И снова ни прости, ни объяснений. Сюр, бред, дурная пьеса, в которой Анна оказалась главной героиней. Но самое страшное, самое дикое и невозможное, что она продолжала его любить. Все понимала и продолжала. Нет, конечно же, было хорошее, ну не совсем же она идиотка! Спустя пару дней он приходил в себя и начинал заниматься дочкой, убирать квартиру, готовить еду – например, он прекрасно делал узбекский плов и лепил манты, – гулял с Марусей и приносил Анне цветы, а она, уже пережившая ненависть, с замиранием сердца ждала, когда ночью он дотронется до нее и за этим последует все остальное.
Кроме физической зависимости от него были еще нежность, желание спать обнявшись, ходить за руку, любоваться им, когда он режет лук и морковь на плов, насвистывает песенку, рисует или, закрыв глаза, слушает музыку.
Человеком он был разносторонним и очень странным. Потом она поняла – это было психическое расстройство, какая-то патология и, кажется, даже наследственность – слышала краем уха разговор свекрови про брата мужниной бабки, тот тоже был мастер на подобные сюрпризы. И еще поняла, что его родители были в курсе – еще бы, и им тоже досталось. А то, что не предупредили ее, так их можно было понять – хроническая усталость, помноженная на постоянную тревогу и страхи. А вдруг образумится, повзрослеет? Анна – девочка своя, серьезная и настойчивая. Может, приведет его в чувство? Но нет, даже рождение дочери ничего не изменило.
Куда он рвался, ее странный муж? И что он скрывал? Кое-что объяснил: душа рвется на свободу, наступает момент, когда надо рвануть, исчезнуть, куда – без разницы, хоть в цыганский табор! Да, и такое было, шатался с таборными цыганами по Ставрополью, было…
То поездки с рокерами на какие-то фестивали, то он рванул в Сибирь на поиски староверов, а раньше, в юности, убегал искать клады, поднимать заброшенные баркасы. Были и золотые прииски, и монгольские степи. Чего только не было! Анна понимала, что в путешествиях этих случались и связи, и даже романы. Убеждала себя, что надо разорвать, послать его к черту. Но как же Маруся? А страх одиночества? И как же ее любовь? Выходит, надо терпеть. Он странный, непонятно, что он учинит в следующую минуту, с ним никогда не будет покоя, он сделал из нее неврастеничку. Причинил ей много боли. Он никогда не сделает ее жизнь стабильной, спокойной и счастливой, однажды он влипнет во что-нибудь ужасное, и закончится все кошмаром, тюрьмой или чем-то еще. Но она снова впускала его в свою жизнь, снова прощала и снова крепко обнимала по ночам.
Но однажды терпение кончилось и Анна подала на развод.
Муж воспринял это спокойно и с пониманием. Кажется, даже с облегчением. Разлюбил? А может, никогда не любил. Это она любила, а он… Он продолжал делать, что хотел.
Разве любовь не самопожертвование? Разве не отречение от старых привычек? Для него – точно нет. Это для нее любовь была жертвоприношением, а для него… Не смешите!
Ничего его не изменило, ничего. Ни возраст, ни наличие жены, ни появление ребенка. Кстати, Маруся была с ним как две капли воды.
Спустя полгода Анна узнала, что он сошелся с женщиной, которая его везде сопровождала. Вот что ему было нужно – не тихая семейная заводь с ужинами и телевизором, не дочка, и не уют и пироги, которые пекла Анна, – ему нужна была соратница и единомышленница. Похоже, он нашел то, что искал.
Первое время после развода она привыкала к тому, что его больше нет в ее жизни. Привыкала мучительно и долго, а когда привыкла – выдохнула, ожила. Ее перестали мучить ночные кошмары и страшные сны, она не вздрагивала от звука открывающегося лифта и телефонных звонков.
Привыкла, а потом… Потом вернулся кошмар – Анна бешено ревновала бывшего мужа к его новой подруге и никак не могла смириться, что он никогда не вернется.
Иногда он звонил. Пару раз просил вывести дочку в сквер возле дома. Анна, надев темные очки – не дай бог, он увидит ее больные глаза, – выводила Марусю. Девочка отвыкла от него, шарахалась, пугалась, но спустя несколько минут узнавала и, оглядываясь на мать, старалась скрыть радость.
Анна сухо кивала и шла к подъезду. Никаких разговоров, совсем никаких, как будто не было прожито шесть трудных лет, как будто вообще ничего не было, ничего – ни хорошего, ни плохого. Обидно было ужасно – ну разве нельзя общаться, как все интеллигентные люди: перезваниваться, интересоваться делами друг друга. Ради дочки, ради самих себя, чтобы просто не было стыдно?
И вдруг осенило – ему просто неинтересно! Она ему неинтересна ни как человек, ни как женщина, ни как мать его единственной дочери. Хотя кто знает, действительно ли Маруся единственная – при его-то образе жизни?
И снова накрыли тоска, одиночество и страхи. Ее снова предали. Сколько их, этих предателей! У нее нет верных друзей, близких родственников – никого!
Маруся болела, денег хронически не хватало,
