Надежда больше не могла сдерживаться, она задыхалась от гнева, на ее обвисших щеках появились багровые пятна:

– Я?! По-твоему – я?! Ах, как у тебя все просто! Пять лет назад ты отдал мне ангелочков, а теперь предъявляешь претензии, что такими не остались?! А как они могли остаться прежними, если они росли без отца-матери, с чужими людьми, пять лет подряд?! Ты знаешь, как они тосковали по дому?! Ты их успокаивал, когда они плакали по ночам? Ты пытался объяснить, почему им нельзя здесь жить?! Они ведь не дуры – понимали, что-то не так, как мать ни больна, ее можно увидеть хотя бы раз в год! Значит, она сама не хочет, не любит их, забыла! Что они о ней думали, как полагаешь? Вот эта истерика, – она обличительно указала на запертую дверь, – самый большой сюрприз, которого я от них ожидала! Я думала, мать уже ничего для них не значит…

Банницкий, снова сникнув, устало покачал головой:

– Для тебя сюрприз то, что они ее помнят и любят? Надя, Надя, если бы не нужда, если бы я мог их доверить кому-то еще… Если бы я знал, как у вас все сложится, я бы предпочел наемного человека.

– Так найми кого угодно, если недоволен мной! – бросила женщина, гордо выпрямляясь и встречая его укоризненный взгляд. – Сперва бросил детей мне на руки, заставил им врать, а теперь обвинил в том, что их не удалось как следует воспитать – что ж, прекрасно! Пусть кто-нибудь попробует исправить мои ошибки! Но для начала – поверь слову – надо сломать эту дверь, а не то…

– Тише! – прикрикнул он на сестру, и та, недоуменно нахмурившись, умолкла. Банницкий вскочил с кресла и приник ухом к двери. – Алина! Уля! Что вы там делаете?

Ответом ему было молчание. Женщина раздраженно пожала плечами:

– Что-нибудь да делают! В последний раз, когда мы не поладили, они заперлись, подожгли комнату и сами же позвонили в службу спасения, кричали, что злая тетка их заперла и подожгла! Поверь – я имела очень интересные объяснения с полицией и психиатрами! Сперва по поводу себя, а потом, когда разобрались, – по поводу девчонок! Хвала Господу, та проклятая дверь запиралась только изнутри, и подожжена была изнутри, а то бы меня посадили!

– Надя, я слышал какой-то звук. – Банницкий подергал дверную ручку и в отчаянии взглянул на сестру. – Ты права, надо ломать. Господи… Мне это напоминает…

– Что?

– Их мать заперлась так же от своего психотерапевта, а потом бежала через крышу… Чем это кончилось, ты знаешь.

Не говоря больше ни слова, женщина с поразительной быстротой исчезла из комнаты. Ее тяжелые шаги загремели на винтовой лестнице, и вскоре внизу раздался зычный голос, призывающий «кого-нибудь». Банницкий ждал не больше двух минут, но они показались ему бесконечными. Он пытался звать, уговаривать дочерей – ему не отвечали, как будто комната была пуста. Наконец на лестнице показалась отдувающаяся Надежда, за ней следовал новый шофер с гвоздодером в руке.

– Отойди, Миша, – приказала женщина брату. – Ломайте дверь, да осторожнее, не разнесите ее в щепки.

– Черт с ней, с дверью! – вырвалось у Банницкого.

– Напрасно, – усмехнулась та. – Запрутся они еще не раз, так что же – постоянно навешивать новые двери? Ломайте осторожнее, говорю вам!

Шофер, с интересом слушавший пререкания хозяев, взялся задело и сломал дверь с подозрительной легкостью. Надежда наблюдала за ним, слегка нахмурившись и явно что-то беря на заметку. Едва замок подался, Банницкий оттолкнул шофера и сестру и бросился в комнату.

– Господи! – вскрикнул он, подбежав к окну. – Открыто! Надя, беги вниз, лови их там! Они ушли по крыше и спустились по запасной лестнице!

Однако та даже не подумала выполнять приказание брата. По-наполеоновски скрестив руки на обширной груди, женщина с видимым удовлетворением наблюдала за охватившей его паникой.

– Что вы стоите? – набросился Банницкий на шофера. – Вниз бегите! Закрыть ворота! Ищите детей!

Тот отчего-то глупо ухмыльнулся – впрочем, хозяин говорил с ним в первый раз, так что было от чего смутиться – и бросился вниз по лестнице. Надежда проводила его насмешливым взглядом и с самым невозмутимым видом оглядела комнату.

– Значит, здесь пять лет жила твоя затворница? Что ж, вкус у нее был, отрицать не могу. Пожалуй, это единственное, что было в ней настоящим. Все остальное – фальшь и ломанье. А я еще удивлялась, откуда это в ее детях? – Надежда коротко хохотнула. – Как-то не пришло в голову, что это передается по крови…

– Я тебя задушу! – Банкир так страшно переменился в лице, что эти слова не показались пустой угрозой. Сестра осеклась, однако не утратила своего нагло-насмешливого вида. – Дети сбежали, с ними может случиться что угодно!

– А ты бы назначал награду за их поимку? – поинтересовалась она.

– Не говори глупостей!

– Родной, да кто же их будет ловить ради удовольствия? Пообещай денег, тогда…

– Да дам я тебе денег, дам, сколько хочешь, только беги! – зарычал Банницкий. Его обычно бледное лицо приобрело пепельный оттенок. Сестра удовлетворенно кивнула:

– Идет. Стыдно тебя грабить, так что возьму фиксированную сумму – пять тысяч долларов. Пригодятся на лечение – твои ангелы – это синоним моего диабета. Уверена, что из-за них я и заболела. Получай!

И не говоря больше ни слова, женщина рывком раздвинула зеркальные двери стенного шкафа. Взорам присутствующих открылись вешалки с одеждой Ксении – целая гамма нежных тканей пастельных тонов. Жестом опытного хирурга женщина запустила руку в глубь шкафа и, нащупав что-то, рывком выволокла на свет. «Что-то» оказалось покрасневшей от слез и досады Алиной. Оттолкнув тетку, девочка бросилась к ошеломленному отцу:

– Зачем ты ей все разрешаешь?! Зачем ты ее оставил?! Зачем?! Зачем?!

Последнее «зачем» она выкрикнула так пронзительно, что на туалетном столике Ксении, заставленном флаконами, что-то звякнуло. К ней присоединилась заплаканная Ульяна, так же безжалостно извлеченная теткой из глубин шкафа.

– Мы не хотим с ней больше жить! Мы хотим жить с мамой и с тобой! Мы так мечтали… Мы ждали…

Ее слова утонули во всхлипываниях, и девочка тоже повисла на шее у отца. Тот устало обнял детей:

– Никогда больше не прячьтесь, слышите? Вы очень, очень меня огорчили. Я думал, с вами что-то случилось. Вы что – совсем меня не любите?

– Я тоже начинала с таких фраз! – Надежда задвинула дверцы шкафа, глядя на брата с презрительной жалостью. – Видишь, чем мне пришлось закончить… Ну, вольному воля, попробуй с ними так… Что вам? – внезапно переменила она тон. – Не нужно искать, дети здесь.

Но шофер, появившийся в дверях, отрицательно замотал головой:

– Я не поэтому… Ворота мы заперли, но там подъехало такси… Впустить?

– Генрих Петрович? – поднял на него взгляд Банницкий, продолжая прижимать к себе детей. – Впустить немедленно!

– Нет, там женщина. – Шофер повысил голос, пытаясь перекрыть громкий плач Алины. – Говорит, она к вам… Пыталась позвонить, но сказала – вы не берете трубку.