хорошие. Я ведь преподавала у него на курсе, и он считал, что у меня особое к этому дарование, что из студентов я делаю очень живых актеров. Смотрел все экзамены. А когда набрал курс, где были Александр Феклистов, Роман Козак и Дмитрий Брусникин, то мне особенно легко с ними работалось. На этом курсе мы преподавали вместе с Андреем Мягковым. Но я считаю, что Ефремов и сам природно был потрясающим педагогом, он так мгновенно выхватывал индивидуальность и так понимал, что со всем этим делать…

Неслучайно, что многие из первого поколения актеров «Современника» оказались столь знамениты – они были его учениками. Ефремова нет уже полгода, и у меня ощущение, что некому довериться, некому сказать: «Посмотри, пожалуйста». Для меня он был как последняя инстанция…

– А как складывалась потом Ваша личная жизнь?

– По-разному складывалась. Но все романы, которые у меня все-таки были, к актерской среде не имели отношения и не складывались никак в семью. Потому что Олег Николаевич слишком уж мощный был человек, слишком много занимал места у меня в мозгу… Не скажу, что в сердце, но в мозгу – точно. Слишком сильно было его влияние, чтобы я могла еще на кого-то опереться.

– Ваш сын Михаил тяжело пережил смерть отца?

– Он не пережил. Еще не пережил. Но недавно у них с женой, тоже актрисой, Ксенией Качалиной (супруги прожили вместе четыре года. – И.Т.), родилась дочка. Наша с Олегом Николаевичем внучка. И вот дочка Мишу с горем несколько смирила. Смешно, но они назвали ее Анна-Мария! Я-то все считала: шутят. Но нет, так и записали: Анна-Мария. Анна – потому что это имя обеих прабабушек: моей мамы и мамы Олега Николаевича. А у Ксении с двух сторон – Марии. И вот шутка шуткой, а у нас появилась Анна-Мария. Ну просто мексиканский сериал какой-то. Представьте себе, перезваниваемся: «Как там Анна-Мария, взяла ли грудь? Да как спала?..» Сын заявляет: «Дома будем ее звать Машенькой, а если плохо себя поведет, будем говорить: «Анна». Видите: театр на дому.

Мне только жалко, что в настоящем театре Миша сейчас мало играет. Александр Митта пригласил его в свой новый многосерийный телефильм «Граница». Галина Борисовна Волчек рассчитывает на то, что он поставит «Голого короля». Леонид Филатов уже закончил пьесу. И Галина Борисовна, и Миша очень довольны…

– А Вы сами какую хотели бы получить роль? Ну, скажем, в том же «Современнике»?

– Я хотела бы, конечно. Но ее нет. Не потому, что мне ее не дают. Просто так складывается репертуар театра. И вообще: актрисам моего возраста довольно трудно найти что-то подходящее, а я все ищу и ищу.

– Вам нравится играть на сцене с молодыми актерами?

– Мне в «Табакерке» понравилось играть. Как странно, в «Современнике» я не хотела бы получить какой-нибудь паршивенький эпизод, а в «Табакерке», среди молодых, сыграю даже самую маленькую роль. Любую, какую бы ни дали. И мне не будет неловко. Давно мечтаю сыграть со своими учениками, и даже мои американские студенты (я преподаю не только в Школе-студии МХАТ, но и в Летней школе Станиславского в Америке) бесконечно приносят мне пьесы и советуют роли из американских и английских репертуаров. Одну такую очень любопытную пьесу с подходящей ролью я, кажется, нашла.

– Считается, что Вы придерживаетесь принципа: игра без игры.

– Я не обладаю тем талантом, чтобы «игра была с игрой». Я играю роли и простые, и характерные и хочу довести «игру» до того, чтобы ее не было видно. Насколько позволяют талант и моя природа, которую все-таки как режиссер и как учитель сделал Ефремов. Это и есть то, что я умею, чего не стыжусь. Но отчаянно завидую Табакову или Гафту, которые могут быть как угодно разнообразны, которые могут как угодно выдрючиваться, а все – талантливо и убедительно. Потому что ничего на сцене не боятся. А я боюсь…

Грант Матевосян. «Не пленяйся бранной славой»

К аждый раз, прилетая в Ереван в командировку или просто погостить у родных, я, испытывая (всегда) сложные чувства, приходила в этот дом. Еще в лифте твердо решала: «Посижу! Два! Часа! И уйду. Скоро улетать, и дел – прорва». Поднимала неуверенно руку к звонку, понимала: никуда я через два часа не уйду, и решительно нажимала на кнопку. А потом в «своем кресле» напротив окна прихлебывала чай с чабрецом, который то и дело подливала в «мою» большую чашку жена Гранта Вержине, смотрела, как ходит по комнате худой, немного сутулый, немного нервный и о-о-очень сложный человек с большими темными глазами и слушала, слушала, и записывала все это на диктофонную пленку…

Сплетать и расплетать монологи-диалоги начну потом и постепенно, но даже много-много лет спустя скажу откровенно: так и не расплела их полностью. Но работаю над этим.

Однажды, шел 1989 год, Грант после посиделок пошел провожать меня и на оживленной даже в поздний час улице Абовяна посадил в такси. Пока я располагалась на сиденье, таксист внимательно разглядывал моего спутника (видимо, что-то необычное увидел в его облике). Когда отъехали, тревожно спросил: «Кто это?» Я ответила: «Лучший армянский писатель Грант Матевосян». «Да, я слышал это имя, – задумчиво сказал шофер. – Вот только читать не читал. Ребята говорят, о деревне пишет… Трудный, говорят, писатель…»

А я тут же вспомнила диалог из книги Юрия Карабчиевского «Тоска по Армении», читанной прямо накануне нынешней поездки в Армению.

«Однажды мне позвонила приятельница из Киева и, минуя вопрос о здоровье детей, с ходу сказала так:

– Я должна тебе сообщить, что в нашей стране, в наше время живет великий писатель, и ты наверняка о нем даже не знаешь.

– Знаю, – ответил я, почти не задумываясь, и назвал ей имя.

Она разочарованно подтвердила. И хотя я тоже узнал недавно, а прочел и вовсе месяца два назад, но добавил с важностью: – Как же, как же не знать! – и повторил окончательно и с удовольствием: – Знаю – Грант Матевосян!»

– Грант, я обратила внимание, что в Ваших произведениях нет никаких прямых упоминаний пережитой армянским народом трагедии. Трагедии, давшей ему психологию народа-беженца, вызвавшей нескончаемый поток пульсирующей миграции. И все же эта тема подспудно звучит в каждой из Ваших книг…

– Этот нескончаемый «железный» поток в жизни нашего народа был, и в годы геноцида происходил достаточно широко, и нынче имеет место быть. Армения, то есть я и ты, и все или почти все знакомые тебе и мне армяне – нас всех принесло этими караванами. Вся армянская диаспора,