свой бег. Игорь продолжает полет и всем своим длинным мускулистым телом врезается в Вариньку, так что та падает навзничь.

Наконец-то она позвала меня. Наконец-то!

– Чйерт васьми! Черт возьми! – Варинька вне себя. Она сконфужена.

– Поставь циферблат с лобового стекла перед этим псом! – кричит кто-то из зрителей.

Все вокруг гогочут ровно так же, как в тот день, когда Варинька, Светлана и прадед Игорь ожидали Слона с большой буквы С, но отправились домой с бегемотом.

«Что же за судьба такая выпала ей, черт побери?!»

Бабушка моя быстро поднимается на ноги, стряхивает с себя пыль. С левой ноги ее слетает туфелька, и что-то блестящее выпадает из нее на землю.

– Варинька, ты потеряла монетку на удачу! – говорит Сергей.

– Монетку на удачу? – Я с недоумением гляжу на него.

– Ну да, мы, русские, всегда подкладываем пятикопеечную монету в левую туфлю, когда хотим выиграть деньги, – гордо улыбается Сергей. – Это старая русская примета.

– Чушь! Я сроду эту монетку не видала, – шипит Варинька.

Ольга смотрит на меня, готовая прыснуть.

Все это время Игорь сидит, обнажив свой неправильный прикус. И, похоже, надеется получить добрый кусманчик мяса за примерное поведение.

– Пошел в жопу!

– А где Филиппа? – с беспокойством в голосе интересуется моя мать, не желая вмешиваться в скандал.

Старшая моя сестра исчезла. Опять. И только теперь мы это заметили.

– Черт побери! Почему ей никогда не сидится на месте? – возмущается Ольга.

Мать моя пробегает по рядам, а папа просит сотрудников арены объявить имя Филиппы по радио.

– Фили-и-и-иппа! – разносится призыв по всему Торнбю.

А Варинька все это время упорно отказывается от обладания в какой-либо форме этими пятью копейками.

Мы с Ольгой находим нашу старшую сестру за самым верхним барьером.

– Какого дьявола ты тут делаешь? Ты что, не слышала, что мы тебя звали?

Филиппа, не отвечая, смотрит на нас. Тихо, как мышка, она сидит среди совсем чужих людей, погрузившись в свои мысли, не соображая, что вокруг вовсе не ее родные, – и наблюдает Малую Медведицу и полную луну, освещающую ипподром.

– Вселенная постоянно расширяется. Галактики отдаляются друг от друга с быстротой молнии, – бормочет Филиппа. – Когда четырнадцать миллиардов лет назад произошел Большой взрыв, звезд вообще еще не было.

– Зато теперь есть, – замечает Ольга. – Ты спустишься к нам?

Филиппа и сама – созвездие, которое пока что еще никто никак не назвал. Можно попытаться перенести ограничительные линии, только вот наступать на них не стоит.

Тем же вечером мать моя обнаруживает, что у Филиппы серьезные нелады со зрением. Оказывается, у нее минус 6,8 в каждом глазу, да еще и астигматизм. Это частично объясняет, почему она годами натыкалась на мебель. Папе совестно, что он не обратил на это внимание раньше, а вот Филиппа просто счастлива, ведь с тех пор она спит в очках и мир больше не растворяется в тумане.

Что касается Игоря, то мы отказываемся от планов сделать из него бегового пса. Зато приключившаяся на ипподроме история повышает планку его самоуважения. Сдается, он и сам не имел понятия, кем ему предстояло стать до того исторического дня. А стал Игорь самим собой, и у него проснулся бешеный аппетит. Появился вкус как к чужим краям, так и к особям противоположного пола. Путешественник-исследователь и Дон Жуан в одном флаконе – это как раз о нем.

Мать моя так и не смогла подружиться с Игорем. Ева боится неуправляемых грейхаундов, а от терпкого аромата ее духов пес начинает чихать. Варинька, однако, настаивает, чтобы Игорь оставался жить в доме. Так что всем приходится смириться со своими аллергическими реакциями и страхами.

Матери моей известно, как сильно она испытывает Варинькино терпение своими манерами в стиле Грейс Келли и странными видениями. На прошлой неделе она заявила, что ночью в нашей гостиной опять парили какие-то фигуры во фрачных парах, а «Хайдеманн» стоял утром не на том месте, где находился накануне вечером. Вариньку вся эта дребедень раздражает, так что матери лучше встать по стойке смирно и помалкивать в тряпочку.

Пальтирование

Игорь! Игорь! Нет, у этого пса действительно вырастают крылья, если он пожелает. Я обожаю его вытянутую узкую морду и то ухо, что стоит торчком. Оно вечно настороже. Это антенна, настроенная на волну выстрелов стартера, свиста и летящих зайцев. Другое ухо, такого же коньячного цвета, вечно свисает. Это ухо любит, когда его ласкают, но никогда не слушает добрых советов.

Прадед Игорь по-прежнему спаривается со всем, что встречается ему на пути, где бы он ни оказался в своем нынешнем собачьем обличье. С вечерними платьями, зонтиками и швабрами… Он всегда находит тот или иной подходящий предмет, к которому льнет, изогнув спину в крутой синусоиде, а до нас, трех сестер, не доходит, с какой целью он это делает.

Нежным, как лепестки тюльпана, весенним днем мы с Ольгой начинаем пристальнее присматриваться к действиям и движениям Игоря. Необычный – блаженный! – взгляд, язык, свисающий из пасти, и зад, совершающий ритмические движения взад и вперед, – все это производит на нас впечатление. На сей раз предметом страсти оказалось пальто моей матери из «Магазина», случайно брошенное на Варинькино кресло.

– Чем же он все-таки занимается? – спрашиваю я и тащу Вариньку за руку в гостиную.

Она закуривает сигарку, смотрит на пса, а потом переводит взгляд на нас.

– Ничем, он пальтирует.

– Пальтирует?

Я остаюсь в недоумении. Что ж, зато выучила новый важный глагол. Пальтировать.

Через год на груди у меня и у Ольги распускаются розовые бутончики. Филиппа остается плоской, как стиральная доска, а у нас, двойняшек, под верхом бикини начинают щебетать малюсенькие птички. Ольга покупает в комиссионке шубку из искусственной шерсти под леопарда, в ней она появляется и летом, и зимой. Даже в театр ее надевает. Той весной Ольга не одному мальчишке снилась в образе леопарда.

– Пошли! – говорит она и тянет меня за руку. – У Бьянки новые свадебные платья.

Потом мы успеваем на бракосочетание в церкви Кастелькирке. На сей раз мы приходим заранее, поднимаемся наверх и зависаем на балюстраде. Оттуда всех отлично видно, в том числе и родственников, и друзей молодых. В ту субботу перед алтарем стоят морской офицер в парадной белой форме и его застенчивая невеста. На улице сослуживцы жениха, сверкая кортиками, выстраиваются в почетный караул.

На молодых льется рисовый дождик.

– Наверняка он все время будет в море, а она дома, – шепчу я.

– Да, но зато они станут тосковать друг без друга, – отвечает Ольга. – Я уверена.