Дрездена, проповедовавшие конфронтацию красок, действительно предвидели войну задолго до всех остальных.

* * *

Могильщик снова заявился домой с фруктами. Апельсины с угрожающим видом лежат на столе в гостиной под свадебной фотографией родителей Йохана. Эту фотографию склеивали гораздо чаще других. Разорванная пополам Грета прижалась щекой к груди Могильщика. Не следовало бы ей этого делать. Хеннинг и Грета — надпись под фото выполнена дрожащим косым почерком человека, полного надежд на будущее. Сочетались они гражданским браком, и Грета сияет на снимке не хуже свежевыпавшего снега на Ратушной площади. Если быть в курсе дела, можно догадаться, что под округлостью на ее платье скрывается еще не родившийся Йохан.

– Вскоре после свадьбы у моего отца произошло расстройство личности, – объясняет Йохан. Уже в шестилетнем возрасте ему выпала сомнительная честь быть единственным близким человеком для своей матери.

Начиналось все незаметно: чуточку изменялся взгляд Могильщика, а в голосе его начинал звучать едва слышимый щелчок маленького кнутика. Затем последовали надменные ответы и холод, холод, пронизывающий до костей, хотя на дворе стоял май. И наконец он стал просто глумиться над нею.

– Дура, дубина ты стоеросовая, – спокойным тоном, как бы констатируя общеизвестный факт, говорил он.

И это при том, что Грета, в отличие от Могильщика, окончила реальное училище с прекрасными отметками.

– Ты это в Det bedste вычитала? Да это ж смеху подобно.

Все, за что отец Йохана хвалил Грету ранее в тот же день, оказывалось не имеющим никакого значения, ведь он расточал ей похвалы лишь с целью не портить себе нервы, раз уж она не терпит критики.

– Что же, мне и правды сказать нельзя, что ли? – вопрошает он.

– Какой правды? Что я такого сделала? Скажи, пожалуйста, – шепчет она.

– Нет уж, в таких вещах ты сама должна разобраться. Совесть свою спроси, – говорит Могильщик, славящийся умением переиначивать цитаты из Библии.

В особенности когда находится под влиянием паров церковного вина.

– Я же не могу делать за тебя всю работу, верно? Посмотри, как ты кричишь, Грета. Да ты и вправду не терпишь критики! – безапелляционно заявляет он.

– И вот так отец всю дорогу ее подзуживает, – рассказывает Йохан.

Либо для того, чтобы заставить Грету пресмыкаться перед ним, либо чтобы загнать ее в угол, где она выходит из себя и бьет его в грудь своими кулачками. И тогда он успокаивается и прекращает издевательства.

– Да ты насильница! – спокойным тоном говорит он.

«Вот видишь, ты мной оборотилась. Выходит, нет мне нужды таким оставаться».

– А потом отец кается, – объясняет Йохан.

Но вот Могильщик приносит домой новый аквариум и новых гуппи. Нет, однако, хуже подарков, нежели те, что в любой момент можно забрать назад. Так что лучше уж вообще без них обойтись, хотя Йохан очень любит этих рыбок.

Могильщик появляется дома с букетом белых лилий и грохается на колени перед Гретой. В последующие дни он посвящает все свое внимание супруге, осыпает ее похвалами, пока они не становятся ей уже невмоготу. «Гретуленька, я люблю тебя, я люблю тебя, все это лишь потому, что я так сильно люблю тебя», – распевает, словно бы декламируя, он, ожидая, что жена ответит ему тем же в следующей паузе.

Однако паузы Греты все больше затягиваются. Она просто не в состоянии так быстро найти нужные слова. И вот уже что-то начинает колоть Могильщику глаза. Позднее в тот день Йохан слышит, как отец заходит к матери.

– Ты что, испугалась? – улыбается он ей странной улыбкой.

Йохан ненавидит белые лилии так же сильно, как и безликие апельсины. Всего за несколько дней праздничное убранство на столе превращается в мергельную яму, заполненную гниющей водой из вазы с цветами, что пропитывает всю гостиную вонью предательства.

– Никогда не знаешь, когда отец так разозлится.

И все-таки и Йохан, и Вибеке, и Грета чувствуют это за много часов до начала извержения вулкана.

Глаза у Могильщика становятся пустыми и черными, и говорит он, не глядя на своих домашних. Во рту у него, точно опасная для жизни бензиновая смесь, скапливаются слова. Во рту зажигается огромный костер, в котором, к его удовольствию, он сам и сгорит, чтобы снова восстать, и, возможно, на сей раз совершенно свободным, очистившимся от скверны.

Все детство Йохана его отец возрождается, что твоя птица феникс, из пепла, но только для того, чтобы снова пожечь себя самого. Перед выходом из дома Могильщик долго рассматривает себя в большом зеркале в прихожей, недоумевая, почему Господь облагодетельствовал его головой настолько красивой формы и в то же время создал его таким потерянным, что он безуспешно старается найти себя самого. Он пребывает в постоянных поисках своей души. В чем угодно – в луже, в витринах магазинов, в признательности своих собутыльников, когда в очередной раз поит их за свой счет. Но так и не находит ее.

В течение многих лет Грета берет мужа под защиту:

– Твой отец не алкоголик, он просто дипсоман[70].

Поразительно, как много в языке слов, скрывающих суть дела.

Йохан по-прежнему берет сторону матери, но все кончается тем, что отец вызывает его в ванную:

– А ну выплюнь тролля в унитаз!

И хотя Йохану уже пятнадцать, ему приходится плеваться в унитаз до тех пор, пока Могильщик вновь не признает в нем своего сына.

Взгляд этого человека гасит в глазах Йохана любую радостную искорку. Парень, по мнению отца, никуда не годен. Слишком жеманный. С девчоночьими манерами. Слишком апатичный и мечтательный. Да и младшая сестренка тоже разочаровывает и удостаивается таких острых взглядов, что о них можно порезаться. К счастью, Вибеке с ее глазками полумесяцем и пухлыми пальчиками выше всего этого. Она просто усаживается на колени к отцу и хохочет так, что слюни летят.

SNEAKY FUCKER[71]

Элла Блюменсот полагает, что ей уже нечему учить пятнадцатилетнюю Ольгу. И теперь сестра моя ходит на занятия к более опытному преподавателю – итальянскому баритону Франческо Альбе, который пел на сцене Ла Скала. Он дает частные уроки на Бредгаде и берет в ученики только самых одаренных. Особо избранных, тех, что готовятся к поступлению в консерваторию и могут – при правильном руководстве со стороны мастера – не просто сделать карьеру, а именно что выступать в Ла Скала или в Метрополитен-опера в Нью-Йорке. Теперь Ольга берет уроки пения в квартире синьора Альбы в расположенном наискосок от храма Александра Невского доме. И с каждым новым занятием она со своим бельканто, безудержным смехом и новым опытом