– Да не трясись ты так, Жануария, – поспешила успокоить подругу первая помощница аббатисы. – И прекрати кашлять, иначе весь монастырь перебудишь.

Толстуха зажала обеими руками рот и тревожным взглядом уставилась на Маргариту.

– Скажи-ка мне, что, по-твоему, произошло сегодня во время молитвы? – строго спросила ее та, усаживаясь подле ключницы на смятую грубую постель.

При этом теплая ладонь как бы невзначай легла на колено Жануарии. Жануария тотчас же обмякла и ответила:

– Уж и не знаю, сестра, но только на меня как будто что-то снизошло сверху. Едва наша настоятельница стала говорить о том, что ее посетил дух Божий, внутри меня все колом встало. И еще, – тут послушница огляделась по сторонам и, несмотря на то, что она и Маргарита находились в келье одни, перешла на шепот. – Еще мне так мужика захотелось, просто спасу нет. Ты не поверишь, но я чувствовала, что и другим сестрам также хотелось посношаться.

Видимо, воспоминания о недавнем событии вновь взволновали Жануарию, так как ее массивный бюст нервно заколыхался под рясою. Воспользовавшись этим, Маргарита тут же стала легонько гладить ноги подруги. Та задышала чаще, глаза ее закатились, и неожиданно ключница повалилась спиной на кровать, увлекая за собой Маргариту.

– Ах, подруга, что же ты делаешь, – простонала она, обнимая помощницу аббатисы.

Маргарита привычным жестом задрала пыльные полы рясы. Ее взору предстало неожиданно маленькое и аккуратное лоно, глубоко упрятанное в толстые ляжки и покрытое густой растительностью. Вид его оказался чрезвычайно необычен для такой крупной девицы, какой была Жануария, сильно располневшая на уважаемой и доходной должности ключницы монастыря. От лона приятно пахло молоком.

Едва мягкие губы Маргариты коснулись промежности, как Жануария уже привычным жестом разорвала совсем недавно зашитый ворот рясы и вывалила прямо над подругой огромные груди. Толстые соски мгновенно набухли и в слабом свете набиравшей силу луны, просачивавшемся сквозь маленькое оконце, казались хвостиками причудливых фруктовых плодов. Маргарита принялась ласкать эти налитые плоды, одновременно вылизывая сразу же ставшее влажным лоно.

Хриплый стон раздался в темноте кельи. Казалось, что кто-то, ухватив обеими руками мешок, сделанный из бычьего пузыря и наполненный наполовину водою, сильно и резко сжал его, выпуская остатки воздуха вместе с каплями клокочущей у основания мешка воды. Таков же был звук, изданный наслаждавшейся запретной страстью послушницей. Стон этот разбудил спавшую за стеной послушницу Урсулу. Урсуле было всего шестнадцать лет, однако она уже познала муки любви. Родители Урсулы, благочестивые и богобоязненные жители из глухой деревеньки, отдали ее в монастырь, как выразился отец, «от греха подальше». Все оттого, что бедной девушке приглянулся красавец идальго, проезжавший мимо на прекрасном скакуне. Увидев молодого человека, чья куртка ярко блестела на солнце от множества нашитых на нее серебряных бляшек, Урсула совершенно потеряла голову, влюбившись в него. Идальго, чьим единственным достоянием являлся скакун, решил воспользоваться случаем и уже было договорился с неопытной девушкой о тайном свидании, но мать, заметив в окно сии переговоры, поспешила увести в дом дочку. Вечером того же дня Урсула попыталась выбраться к своему возлюбленному, куртка которого так заманчиво блестела, но родители оказались начеку и не допустили грехопадения дочери. Тогда же на семейном совете было решено отдать Урсулу в монастырь. Так поступали в Испании с каждой пятой девушкой.

Урсуле каждую ночь снился красавец идальго на разгоряченном скакуне, увозящий ее прочь от строгого монастыря. Его куртка таинственно поблескивала в лунном свете, а глаза горели огнем, словно очи самого дьявола. Несчастная полагала, что именно дьявол искушает ее душу, однако она готова была заложить ее, лишь бы князь тьмы позволил ей вкусить сладостного греха, о коем столь живописно и увлекательно рассказывал молодой человек, когда договаривался о свидании. Сейчас же, услышав за стеною грудной стон Жануарии, Урсула проснулась и обнаружила, что она в беспамятстве ласкала себя. Все лоно ее было мокрым и покрытым слизью, маленькие грудки необычайно набухли, и любое прикосновение к ним вызывало сладостную дрожь. Девушка вскочила и устремилась к висевшему на стене напротив кровати кресту, дабы вымолить у Господа прощение за непотребное действо. Тут стон за стеною повторился. Ноги Урсулы подкосились, и она медленно упала на пол. В услышанном ею стоне было все, что снилось девушке только что. Там, за стеною, была страсть, был красавец идальго на прекрасном скакуне, были горящие глаза и предложение заложить душу в обмен на неизведанное наслаждение.

– Сатана искуситель, возьми меня, – зашептала Урсула, скорчившись на полу и бесстыдно лаская себя ловкими пальчиками. – Сатана искуситель. Сатана…

Шепот, по мере того как послушница достигала оргазма, перешел сначала в громкую речь, а затем и в крик. И крик сей подхватила ее соседка, которую опытная Маргарита довела до полнейшего безумия своими ласками.

Все произошло, как и планировала Маргарита. Коварная француженка, увидев в потребности секса у Жануарии спрятавшегося в ее теле инкубуса, решила заразить демонической одержимостью весь монастырь. Так она хотела свергнуть высокомерную, но неопытную наставницу и сама занять ее пост. Постепенно жажда вожделенных, но запретных наслаждений переползала с одной послушницы на другую. Многие будущие монахини, попавшие в монастырь Босых кармелиток не по своей воле, увидели в одержимости возможность избежать пострига и с радостью предались блуду, имитируя бесовскую болезнь.

Одержимость, эта зараза, поразившая множество монастырей во всей Западной Европе, преимущественно женских, могла быть спровоцирована одной лишь эксцентричной особой, чья экзальтация, подвергнутая строгому посту и длительному воздержанию, многократно умножалась и действовала на окружающих с беспощадным вызовом. Подражание буйству, провокационные речи, движения, жесты и поведение – все это хоть как-то могло развеять тоскливые воспоминания о плотских утехах, оставленных в прошлой жизни. Закрытое женское общество, в котором единственным мужчиной является дряхлый духовник, породило ужасную болезнь. Далеко не каждая из послушниц Босых кармелиток была одержима инкубусом. Многие просто имитировали болезнь, ища в ней удовольствие, развлечение и выражая нежелание становиться монахинями.

Постепенно все в монастыре стали одержимы демоном. Во время молитв девушки неожиданно начинали подвывать. Сначала одна из них тянула гласные, затем другая, и вот уже вся церковь наполнялась протяжным воем сотни женских голосов. Анна, произносившая слова молитвы, старалась перекричать этот вой, однако она сама страдала экзальтированностью, а потому быстро входила в транс от красоты вибрирующего звука, который распространялся в полукруглых потолочных сводах.

Аббатиса закатывала глаза, что считалось главным признаком ее прямого общения с Санта-Марией, и начинала быстро-быстро бормотать «Богородице». Послушницы уже не выли, а постанывали. И тут Анна громко восклицала: