– Господь Всевышний, смотри на меня!

Молодая настоятельница, стоящая у алтаря перед сотней послушниц, совершенно беззастенчиво задирала подол сутаны и оголяла прекрасный низ своего тела. Нежная блестящая кожа ног, шелковистые рыжеватые завитки на лобке искрились в свете множества свечей. Зрелище это было настолько необычным и красочным, что многие послушницы тут же впадали в состояние религиозно-полового экстаза. Они бросались к аббатисе и начинали целовать ее оголенное тело. Анна, часто дыша, хватала устремленных к ней девушек за волосы и с силой прижимала к своему животу.

– Любите меня! – восклицала она. – Дева Мария сейчас во мне.

Другие же послушницы предавались лесбийской любви прямо перед алтарем. Множество сплетенных друг с другом тел, сорванные второпях рясы, брошенные молитвенники – все это в беспорядке валялось на церковном полу, создавая первобытный хаос. Стоны, вой, ласковый шепот дополняли картину всеобщей оргии. Кругом царил беспорядок и шум, создаваемый множеством лжеодержимых послушниц.

Так продолжалось довольно долго. Оргии стали непосредственным продолжением молитв. Многие послушницы больше уже не работали, объясняя свою лень тем, что тела не слушаются их, подчиненных инкубусам. Вой и стоны, раздававшиеся из церкви, были такими сильными, что жители Карабаса частенько слышали их. Проходя вечером мимо монастырских стен и вздрагивая от внезапно раздававшихся криков, работники мелко крестились и перешептывались между собой, что, дескать, сестрами окончательно овладел дьявол и не зря была в свое время выкопана кровавая книга Апокалипсиса, предупреждавшая о проклятии сего места. Ужас, внушаемый мрачными стенами Босых кармелиток, был столь велик, а вопли приводили жителей селения в такой трепет, что никто и не думал подавать на монастырь жалобу или иным образом распространяться о происходящем.

Внезапно все изменилось. Однажды во время ночной службы, когда Анна воззвала к Санта-Марии, а все послушницы начали тихонько подвывать, Урсула, самая молодая из будущих монахинь, неожиданно рухнула на каменный пол церкви и забилась в истерике. Ее молодое и гибкое тело скручивало так, что казалось, будто у девушки нет костей, а сама она состоит из сплошных мягких тканей. Пена брызгами разлеталась из раскрытого рта, глаза закатились, но это был не приступ эпилепсии, нет. Урсула стала по-настоящему одержимой. Те послушницы, что стояли рядом с ней, в страхе отскочили, образовав вокруг бьющейся в судорогах девушки круг.

Анна, которой с алтаря было хорошо видно происходящее, застыла в страхе, подняв над головой прекрасные холеные руки. Все замолчали, обступив Урсулу и глядя на ее припадок. Вдруг юная послушница, дернувшись всем телом, прямо с пола, не вставая на ноги, подпрыгнула так высоко, что присутствующие принуждены были задрать головы вверх. Казалось, что что-то изнутри подтолкнуло ее. Падение неизбежно должно было совершиться на спину, но Урсула каким-то чудом опустилась прямо на ноги и, присев на корточки на широко расставленных ногах, оглядела круглыми, желтыми и безумными глазами отпрянувших в ужасе подруг.

– Что уставились, дрянные потаскухи? – грубым, хриплым голосом громко спросила она.

– Демон! Демон! – зашептали послушницы, пятясь к алтарю, около которого стояла аббатиса. – Она одержима демоном!

Анна, понимая, что надо что-то срочно предпринять, выступила вперед, держа перед собой распятие, и стала произносить молитву.

– А, – повернув к ней голову, произнесла, скаля белые зубки, Урсула, – и ты здесь. Ну, беата, покажи мне свою святость.

И одержимая, громко и четко выговаривая слова, грязно обругала Анну. Настоятельница монастыря все еще пыталась произносить молитву, когда Урсула задрала подол рясы и испражнилась прямо на пол церкви. Куча оказалась прямо-таки огромной и настолько смердящей, что все присутствующие принуждены были закрыть носы.

Анна остолбенела. Она уже не могла читать молитву. Воспользовавшись ее замешательством, одержимая схватила полную пригоршню собственного дерьма и метнула ее прямо в аббатису, ловко попав ей в лицо. Когда дерьмо с громким шлепком ударилось о лицо Анны, та потеряла сознание. Послушницы подхватили свою настоятельницу и спешно вынесли ее из церкви, оставив Урсулу одну и надежно закрыв все церковные двери.

Пришедший утром викарий был поражен, узнав о случившемся. Ранее он, воспользовавшись всеобщей игрой в одержимость, объявил, что демоны оставляют на самых интимных местах отметки и собственные росписи, а потому духовный наставник вправе осматривать всех заболевших. Многие послушницы в надежде совратить викария сами просили оглядеть их тела, беззастенчиво раздеваясь перед отцом Варфоломеем и бесстыдно раздвигая перед ним ноги.

Теперь же дело приняло нешуточный оборот, и викарий первым делом решил осмотреть Урсулу. Он в сопровождении Жануарии и Маргариты, вооруженных взятыми на кухне половниками с длинными ручками, осторожно отпер дверь и вошел внутрь церкви. Едва войдя, викарий остановился, пораженный ужасающим разрушением. Казалось, что внутрь церкви залетел ураган. Скамьи, стоявшие у стен, были поломаны, церковная утварь сброшена на пол, алтарь каким-то чудом оказался перевернут. Резкая вонь била в нос с такой силой, что вошедшие тотчас прикрыли носы, а затем вообще обмотали их тряпицами, так как иначе невозможно было дышать.

Урсула спала в самом дальнем углу церкви, свернувшись калачиком и закрыв голову рукою. Услышав звуки приближающихся шагов, она подняла голову со всклокоченными волосами и уставилась на викария красными испуганными глазами.

– Падре, это вы? – тонким, надтреснутым голоском спросила она.

– Я, дочь моя, – как можно мягче ответил викарий, подходя к несчастной девушке.

– Падре! – воскликнула Урсула, бросаясь к ногам отца Варфоломея и обхватывая их. – Что со мной? Помогите мне, падре. Молю вас, помогите!

Викарий опустился на колени и обнял юную послушницу.

– Я помогу тебе, дочь моя, – пообещал он, обнимая Урсулу за худенькие плечи и нежно поднимая ее.

Стоявшую подле викария Маргариту захлестнула волна ревности. Хитрая француженка, чьим планом было свержение ненавистной ей Анны, изобразила на лице оскал и, согнувшись пополам, попыталась выдавить из себя завтрак. Полупереваренные бобы вывалились прямо на сандалии викария. Тот в страхе отшатнулся. Маргарита разогнулась и, подергиваясь, произнесла:

– Что, старый хрен, хочешь молоденькую монашку отыметь?

Жануария, стоявшая рядом с подругой, внезапно дико захохотала. Ее огромные груди заколыхались под рясой. Викарий, спрятав испугавшуюся Урсулу за спину, начал осторожно отступать к раскрытым дверям церкви. Он уже подошел к спасительному дневному свету, проникавшему в темноту церковных сводов, как Маргарита ловко подскочила и резко захлопнула дверь. Викарий бросился на француженку, а Жануария, подойдя сзади к несчастной Урсуле, повалила ее на пол и, придавив своим весом, принялась сдирать с нее рясу. Юная послушница завизжала. Маргарита с силой оттолкнула налетевшего на нее викария, который упал сверху на послушниц. В этот самый момент церковные двери с силой распахнулись, и в сопровождении множества девушек внутрь вбежала Анна. Она обвела суровым взором копошившихся на полу викария, Жануарию и жалобно пищавшую под ней Урсулу и приказала запереть всех троих в подвале. Довольная Маргарита поспешила первой исполнить приказание. В тот же день, выслушав «правдивый» рассказ коварной француженки о происшедшем, Анна спешно написала письмо епископу. В нем она сообщила, что монастырь Босых кармелиток поражен одержимостью демонами и ей спешно требуется помощь экзорцистов.