Так, 2 июля 1945 г. заместитель начальника Управления Смерш Центральной группы войск полковник И. Глина докладывал Абакумову:

«Из показаний репатриированных бывших военнослужащих Красной армии Павлова А. И. и Беляева И. М. было установлено, что некое «Бюро партизанских отрядов Франции» (г. Марсель) снабжает служивших в РОА и немецкой армии изменников Родины аттестатами, удостоверениями, что они состояли в партизанских отрядах и боролись против немецких захватчиков. Каждый такой документ стоит 3 тыс. рублей. Кроме того, ведут обработку советских граждан с целью их невозвращения на родину».

Данные военных контрразведчиков подтверждала резидентура НКГБ во Франции. Начальник 1-го Управления (внешняя разведка) НКГБ СССР генерал П. Фитин уведомлял руководство Главного управления Смерш о том, что «по данным резидента НКГБ СССР в Париже, удалось установить, что только в одном Париже имеется 22 вербовочных пункта. Особенно активная роль отмечается со стороны эмигрантского бюро Маклакова, швейцарского и шведского консульств и многочисленных французских и англо-американских разведпунктов.

«Двер» — французская спецслужба — и «Секьюрити Милитер» ведут вербовочную работу по засылке своей агентуры к нам. Установлено, что одна девушка была подослана и устроилась на работу в аппарат нашего военного атташе».

Осложнялась обстановка и на восточном направлении. «Заклятый союзник» — США — пока еще исподволь раздувал пожар холодной войны на дальневосточных рубежах СССР и будущей Китайской Народной Республики. Первыми ее порывы ощутили советские спецслужбы. В отделы Смерш Приморского военного округа все чаще поступала оперативная информация о том, что на территории Кореи под прикрытием религиозной организации «Кидоке» функционирует разветвленная разведывательная сеть. Ее члены вели активную шпионскую работу против советских войск. Наряду с ней с августа 1945-го приступила к разведдеятельности еще одна организация — «Теродан». В качестве «крыши» она использовала «Общество взаимопомощи корейцев и японцев» в Сеуле. За спиной этих организаций стояла разведка США.

В Потсдаме руководители стран-победительниц продолжали еще вежливо улыбаться друг другу, а спецслужбы уже сошлись в непримиримой тайной схватке за будущее господство над территориями, ресурсами и умами людей. Слабые ростки искренней симпатии и фронтовой дружбы, поднявшиеся на берегах Эльбы ликующим, победным маем 1945-го между русскими, американцами, англичанами и французами, быстро увяли при первых заморозках холодной войны.

Снежная, с трескучими морозами, зима 1941 г. недолго продержалась в Маньчжурии. В конце февраля подули теплые ветры со стороны Южно-Китайского моря и принесли с собой раннюю оттепель. Небо очистилось от свинцовых туч, и под лучами солнца из-под снежных шапок проклюнулись рыжими макушками маньчжурские сопки.

К середине марта о зиме напоминали лишь съежившиеся серые клочки снега в глубоких распадках. Весна с каждым днем все более властно заявляла о себе и торопила приход лета.

Прошло еще несколько недель, и пологие берега Сунгари покрылись золотистым пухом распустившейся вербы. Южные склоны сопок заполыхали нежно-голубым пламенем лазурника (по-китайски фанфын). Пригороды Харбина окутались бело-розовым туманом цветущей вишни, сирени и напоминали один огромный сад.

Этот бурный приход весны мало радовал русских и китайцев, разделенных скованным ледяным панцирем Амуром. С наступлением дня лед начинал угрожающе потрескивать. В верховьях реки зарождался грозный гул и, словно предвестник будущих великих потрясений, наполнял сердца людей предчувствием большой беды. Свыше тридцати советских дивизий, глубоко зарывшись в землю и ощетинившись мрачными глазницами амбразур дотов, со дня на день ждали изготовившегося к грозному прыжку на Дальний Восток «японского самурая».

Харбин в те дни напоминал клокочущий вулкан. Вооруженная до зубов 700-тысячная Квантунская армия только и ждала приказа, чтобы прорвать границы марионеточного государства Маньчжоу-го и обрушиться всей своей мощью на советские приграничные поселки, а затем на весь Дальний Восток. В воздухе витало тревожное ожидание близкой войны и большой крови.

Об этом говорили, уже не таясь, не только в штабе армии, казармах, «мостовых» ресторанчиках, но и на главной харбинской «брехаловке» — на оптовом рынке в порту.

Перед гостиницами, у железнодорожного вокзала и в речном порту терлись личности сомнительного вида. Отпетые мошенники, ловкие карманники и даже дерзкие налетчики предпочитали держаться от них подальше. Наметанным взглядом и особым, выработанным с годами чутьем они улавливали этот стойкий, несущий угрозу запах полицейской ищейки. Его не могли перебить аромат дорогого одеколона и папирос, скрыть добротный европейский костюм или замызганная китайская дабу. Их гончую породу выдавали липкие и цепкие взгляды, вкрадчивые кошачьи движения и незапоминающиеся физиономии. Филерская служба японской жандармерии не знала покоя ни днем, ни ночью. Охота на коммунистических агентов была в самом разгаре.

Город жил прифронтовой жизнью. План «Кантокуэн» («Особые маневры Квантунской армии»), вооруженного нападения Японии на советский Дальний Восток, командующий армией генерал Умэдзу готов был привести в действие по первому приказу из Токио. Но император Хирохито медлил — чего-то выжидал.

Военной машине Японии позарез требовались нефть и сталь, но пока ее вожделенные запасы на Борнео и в Бирме находились под пятой американцев и голландцев. Вести войну на два фронта было рискованно, и потому «японский самурай» стоял перед выбором: либо вцепиться в глотку Дяде Сэму и стать полновластным хозяином на Тихом океане, либо прыгнуть на спину «русскому медведю» и совершить то, что не удалось сделать двадцать лет назад.

Тогда, после развала Российской империи, Дальний Восток сам свалился в руки божественного микадо. Но радость оказалась недолгой. Всевышний не захотел признать в японском императоре своего родственника и, к его изумлению, повернулся лицом к безбожникам-большевикам. В сентябре 1922 г. части Красной армии под командованием главкома Василия Блюхера наголову разбили хваленых самураев.

Спустя 19 лет в Токио стояли перед дилеммой — либо захватить Дальний Восток, либо продолжить наступление на юг. Чаша войны на время застыла, и здесь свое слово предстояло сказать разведке. В те майские дни резидентуры второго (разведывательного) отдела Квантунской армии не знали передышки. Граница по Амуру порой напоминала линию фронта. С наступлением ночи десятки разведывательно-диверсионных групп и агентов-одиночек прорывались на советскую территорию, чтобы выводить из строя связь, инженерные коммуникации и собирать информацию о частях Красной армии. Паутина японской агентурной сети пришла в движение.

7 мая 1941 г. ее резидент капитан Каймадо (он же «Де До Сун», он же «Пак») прибыл в Харбин. Там его с нетерпением дожидались руководитель японской военной миссии генерал Янагита и начальник второго отдела подполковник Ниумура.

Размеренный шорох напольных часов нарушал безмятежную тишину кабинета. В двухэтажном особняке и небольшом уютном дворике миссии, отгороженных от улицы высоким каменным забором, жизнь текла так же тихо и размеренно, как и десять, и двадцать лет назад. Разведка не любит суеты и звона победных фанфар.