Казимеж утвердительно кивнул, имя литовского полковника, прославившегося на всю Речь Посполитую в войнах с турками, ему было хорошо известно. Окончательно утратив робость, дворецкий с явной завистью сказал:

– Хотя, по правде говоря, винить Воловича в чем-либо трудно. Я, грешный, как на княгиню глянул, аж сердце защемило. Уж сколько в нашем доме красавиц побывало, но с нею ни одна не сравнится. Так что князя Станислава можно понять. С такой богиней и жену умершую забудешь и в костел венчаться побежишь.

Злобно ухмыльнувшись, Вишневецкий вдарил верного слугу по толстой харе, не сильно, больше для острастки.

– Смотри у меня, фавн сластолюбивый, о делах не забывай, за Воловичем беспрестанно приглядывай. Шибко важный разговор у меня с ним предстоит и неизвестно, чем все кончится. Сам же мне докладывал, что его люди помешали гонца из Рима перехватить. Не дай бог, чтоб папская грамота у Станислава оказалась. Он, литвин твердолобый, королю ее может передать, тот же непременно внемлет наущенью Папы и отменит поход на Русь. А это так некстати, войну с Московией скорей надо кончать. Пусть шляхта кровь дурную на стены русских крепостей прольет, глядишь, норову поубавится. Вот тогда придет мне время на престол взойти, да не только польский, но и русский.

– Давно пора, сколько можно иноземцев над собой терпеть, – залебезил дворецкий.

– Ладно, ступай к гостям, – приказал Казимеж, но тут же неожиданно спросил:

– От Иосифа какие вести есть?

Застигнутый врасплох Мечислав побледнел, однако, зная строгий нрав хозяина, лгать не посмел и тяжело вздохнув, ответил:

– Вести есть, да очень невеселые. Пустыми хлопотами старания монаха нашего оказались. Теперь уже доподлинно известно, донские казаки поддержали царя Ивана, целый полк в тысячу бойцов ему на помощь послали.

Вишневецкий одарил наперсника таким взглядом, что у Мечислава появилось сомнение, не зря ли он на белый свет родился? Еле сдерживая бешенство, Казимеж ласково поинтересовался:

– Не засиделся ли ты, друг любезный, в моем доме? Может, лучше свиней пасти тебя отправить? Сдается мне, что в этом случае я гораздо больше пользы от столь мудрого слуги поимею.

Выросший вместе со своим хозяином и, как никто другой, знающий его повадки, дворецкий опустился на колени. Уж ему-то было ведомо о том, что бывает вслед за этой лаской. Вишневецкий не замедлил оправдать предположения своего наперсника. Побагровев от дикой ярости, он сдавленным от гнева голосом тихо, почти шепотом, изрек:

– Кто эту сволочь иезуитскую ко мне привел? Кто говорил, что умней да изворотливей его человека во всей Польше не сыщешь? Намудрили, выродки, допустили степных волков к царю Ивану на службу. Я как тебе велел: ежели на подкуп не польстятся, собрать всех в стаю и на засады вывести. Эти вольного Дона сыны еще похлеще наших выродков чубатых будут. А ну как они на подмогу московитам не одним полком, а всем войском выступят? Я тогда до дряхлой старости над Русью победы не дождусь.

Как и все вспыльчивые люди, Казимир готов был тут же выместить свой гнев на попавшемся под горячую руку Мечиславе. Все больше и больше распаляясь, князь положил ладонь на разукрашенную алмазами рукоять висевшего у него на поясе гусарского палаша и начал медленно вытягивать клинок, приговаривая:

– Ты на колени-то не падай, а ну, рыло подними и отвечай. Как казаки в русской рати оказались, где отряд, Иосифу в помощь высланный?

Зная по опыту прошедших лет, что от безудержного гнева Казимира спасти может только дерзость, дворецкий поднялся с колен, смело заявив:

– А чего хотела твоя милость? Недаром у русских говорится – сила солому ломит, не сумели совладать наши рыцари, как ты сам сказал, со степными волками. Не хотел тебя дурною вестью в праздник огорчать, но теперь, видать, придется. Вчера ко мне Юрко Ангел заявился, тот, который вместе с хорунжим Лятичевским в Смоленск к Иосифу ходил, он о неудаче и поведал.

Заметив, что хозяин перестал тянуть клинок из ножен, Мечислав с упреком в голосе продолжил:

– Я ж советовал на подкуп атаманов денег не жалеть, но ты меня, светлейший, не послушал. Вот с этого все и началось. Ну какой с монаха нашего боец? Он же больше хитростью да золотом дела вершить приучен, а потому не дерзнул в станицы донские заявиться. Его тоже можно понять, дураков среди старшин казачьих нет, и одними лишь посулами корыстными склонить их к бунту – затея глупая и очень опасная.

Осознавая свой просчет, уж который раз подвела всесильного Казимежа скупость, Вишневецкий злобно, однако как бы в оправдание, прорычал:

– Ты мне зубы-то не заговаривай да не выгораживай дружка своего. Недаром Иосиф в Смоленске жидомторговцем прикидывался, жид по своей натуре он и есть, хоть и роду знатного шляхетского. Да на те деньжищи, которые монах твой за эти годы поимел, мехами русскими да конями татарскими торгуя, можно было бы не только казачьих атаманов, а всю думу боярскую скупить. Сиротами, сволочи, прикидываетесь, сами ж столько уже наворовали, что меня богаче скоро будете. Забыли, кто вас, христопродавцев, в люди вывел. Да если бы не я, Иосиф по сей день стоял бы на паперти с кружкой, милостыню собирал.

Выговорившись, князь умерил гнев и, кинув в ножны так и не вынутую саблю, распорядился:

– Ладно, дальше рассказывай.

– Вот я и говорю. Пока люди наши возле донских станиц околачивались, православные попы по наущению царского посланника князя Новосильцева стали баламутить казаков, а тем только этого и надо. Они ж, как наша шляхта, не могут мирно жить. Вот и подались в царево войско, за свою схизматскую веру18 воевать. Лятичевский поначалу вслед за ними шел, перехватывал гонцов, дозоры вырезал. Однако уже на третий день несчастья начались, когда Иосиф с отрядом в два десятка душ запропал. Правда, вскоре появился, но один, с лицом пожженным, да отрубленной рукой. На ночевке волки их подстерегли, все паны с малороссами погибли, лишь монах каким-то чудом спасся. Ну а дальше еще хуже. Из чубатых один Ангел уцелел, он при Лятичевском постоянно находился. Только смысла засылать Юрка к донцам не стало, коль казаки уже проведали, что соплеменники его у нас на службе состоят. На десятый день пути, казалось, снова счастье нашим рыцарям улыбнулось. Обнаружили они обоз со съестным припасом, который воеводы царские станичникам навстречу выслали. К той поре перелески стали по дороге попадаться. Вот в одном из них и порешил хорунжий соорудить засеку да разгромить обоз, чтоб лишить схизматов пропитания. Только бог расположил иначе, чем Лятичевский предполагал. Как только наши приблизились к дубраве, оттуда вдарили огнем. Им бы сразу ноги уносить, да шляхетская гордость не дозволила, ну тут и началось. Казаки, все как на подбор, в рубке сабельной до того яростными оказались, что в один миг их опрокинули. На что уж Лятичевский – рубака, на всю Речь Посполитую известный, так ему вожак казачий одним махом, как барану жертвенному, голову смахнул.