Так они и утешали друг друга.

Миссис Мадж допила чай. Она устало поднялась со стула, подошла к плите и налила себе еще чашку из вместительного коричневого чайника. Глядя ей в спину, Лавди думала о том, что миссис Мадж потеряла прыть. Кровные узы были крепки, она явно всей душой стремилась к сестре. Нужно было что-то сделать. Лавди не боялась брать на себя ответственность — этим качеством обладали все Кэри-Льюисы. Когда миссис Мадж снова села на свое место, Лавди уже все решила.

— Вы должны ехать в Сент-Вериан немедленно, — заявила она твердо. — Сегодня. Если потребуется, на неделю. До сенокоса.

Миссис Мадж посмотрела на нее, как на полоумную.

— Ты говоришь ерунду.

— Не ерунду. С дойкой я сама справлюсь, Уолтер поможет мне, и я все сделаю.

— Ты?!

— Да, я. Предполагается ведь, что помощь на ферме — это моя общественно полезная работа на время войны. А доить я умею. Вы меня научили, когда я была маленькая. Может, у меня будет получаться чуть медленно, но я быстро набью руку.

— Ты не сможешь, Лавди. Мы начинаем в шесть утра.

— Смогу. Буду вставать полшестого. Если Уолтер станет заводить для меня коров в доильню, то я буду начинать дойку в шесть часов.

— Так ведь не только по утрам, вечерами тоже.

— Ну и что.

— И потом, надо бидоны перемыть и отнести их к грузовику с рынка. Он приезжает в восемь утра, и водитель не любит, когда его заставляют ждать.

— Я не заставлю его ждать.

Миссис Мадж с сомнением приглядывалась к Лавди. Видно было, что она разрывается между желанием побыть со своей несчастной сестрой и некоторым замешательством при мысли о том, что даже ей можно найти замену.

— Тебе придется прибираться после себя, — предупредила она. — Уолтер этого за тебя делать не будет, не мужское это дело. А я не хочу, когда приеду, увидеть загаженную доильню и немытые бидоны.

— И не увидите, обещаю. Ну позвольте мне, миссис Мадж, пожалуйста! Вы сами только что сказали, что лучше всего — что-нибудь делать, а ведь я не меньше вашей сестры беспокоюсь и горюю. Лежу ночью без сна и думаю о Гасе, так не лучше ли мне вставать в пять часов и делать что-нибудь полезное? Так что, если вы поедете к сестре, вы и ей поможете, и мне.

— Ты не думай, что я переживаю о Гасе меньше, чем о своем племяннике. Прекрасный молодой человек он был, Гас. Помнишь, как он пришел рисовать мой скотный двор? Кругом навоз и куриный помет, а ему — хоть бы что!

— Позвоните сестре и скажите, что приедете. Мистер Мадж довезет вас вечером до Сент-Вериана, и оставайтесь там, сколько сочтете нужным.

Миссис Мадж потрясла головой в изумлении.

— Ну, Лавди, ты меня в гроб сведешь. Никогда не знаешь, чего от тебя ожидать. Не думала я, что ты можешь так заботиться о других…

— Да не забочусь я о других, миссис Мадж, эгоистка я. Палец о палец не ударю, если не вижу для себя в этом пользы.

—Ты слишком себя принижаешь.

—Нет, просто честно говорю все как есть.

—Это ты так считаешь, — возразила миссис Мадж. — Другие могут оставаться при своем мнении.

Каждое утро в половине девятого, доставив полные бидоны к грузовику оптового скупщика с рынка и принеся пустые бидоны назад на ферму, Лавди, голодная как волк, шла домой в Нанчерроу завтракать.

Было восемнадцатое июня. Миссис Мадж отсутствовала уже пять дней и завтра возвращалась в Лиджи. В какой-то мере Лавди даже жалела об этом. Работа доярки, за которую она так рьяно взялась, оказалась настоящим испытанием выносливости и терпения. Вначале все у нее выходило медленно и неловко (нервы), но Уолтер с несвойственной ему участливостью помогал ей и всячески наставлял, то осыпая руганью, то подбадривая тоже не без крепкого словца («Погоди, я тебе покажу, как надо с этим хреновым бидоном обращаться, так его и растак»).

Впрочем, в основном он помалкивал. Уолтер был неразговорчивый малый. Лавди даже не была уверена, знал ли он о Гасе. С такой матерью, как миссис Мадж, скорее всего, знал. Но даже если знал, то ничего не сказал и не попытался выразить сочувствие. Когда Гас гостил в Нанчерроу, они с Уолтером встретились однажды утром на конюшне и Лавди представила их друг другу, но Уолтер держался развязнее некуда, воплощенный неотесанный конюх, и Гас после нескольких неудачных попыток завязать с ним дружеские отношения поостыл. У Лавди тогда мелькнуло в уме, уж не ревнует ли ее Уолтер, но это было сущей нелепостью, и она тут же выбросила эту мысль из головы. Уолтер плевать хотел на манеры и приличия, но она знала его всю свою жизнь и никогда не чувствовала неловкости в его обществе.

Каждый вечер, после того как была подоена последняя корова и маленькое стадо выгнано обратно в поле, Лавди принималась за уборку — поливала из шланга и терла до блеска булыжные полы, мыла молочные ведра, пока они не начинали сиять как новые, чтобы миссис Мадж по возвращении не нашла, к чему придраться. Результат этих трудов доставлял ей горделивую радость. Зато в кухне Лиджи был настоящий свинарник: грязные тарелки, закоптевшие кастрюли, нестираная одежда. Может быть, завтра удастся выкроить время, чтобы здесь навести порядок. Уж эту-то малость она может сделать для бедняжки миссис Мадж.

Лавди пересекла двор фермы и залезла на калитку. Она любила посидеть здесь: отсюда открывался один из любимых ее видов, а сегодняшнее утро казалось особенно светлым, просто ослепительным. Когда она шла рано утром на работу, все вокруг было усеяно блестками росы и точно замерло, ловя первые, косые лучи восходящего солнца. Не было ни ветерка, и даже серая гладь моря, легонько колыхаясь, приобрела перламутровую полупрозрачность. Теперь же, три часа спустя, море стало синим и блестело под безоблачным небом, как шелк. Поднялся бриз, и до слуха Лавди стал доноситься шум прибоя, разбивающегося о подножия прибрежных скал. В вышине носились чайки. Вересковые поля на солнце казались рыжевато-коричневыми, пастбища, где мирно паслись коровы, ослепительно зеленели. Вдалеке послышался неистовый лай Уолтерова пса.

В душе у нее было до странности пусто. Уже целую вечность она ни о чем не думала, и это состояние было приятно, словно пребывание в чистилище, в неопределенном состоянии между двумя мирами. Но вот вакуум бездумности постепенно наполнился мыслями о Гасе. Лавди вообразила, как он шагает к ней по тропинке со своими рисовальными принадлежностями в ранце, перекинутом через плечо. И она представила его сейчас, во Франции, — он шел, или брел в строю, или лежал раненый, но был живой. Таким пронзительным было ощущение его присутствия, что ее мгновенно захлестнул восторг неопровержимой убежденности в том, что он жив. В этот самый момент он, должно быть, думал о ней, она почти слышала его голос, настойчиво доносящийся до нее словно по невидимым телефонным проводам. В каком-то исступлении Лавди закрыла глаза, вцепившись руками в верхнюю перекладину старой калитки. А когда снова открыла, все уже было по-другому, даже усталость ее как рукой сняло, и весь прекрасный мир вокруг по-прежнему излучал вечные обещания счастья.