Тимур плавно останавливает автомобиль на светофоре. Смотрит в зеркало заднего вида, наблюдает за Артуром и Лизой. Я вижу, как он хмурится. Вжимаюсь в кожаное сиденье и ощущаю, как перехватывает дыхание. Похоже, что я рано радовалась.

— Сколько тебе лет, Лиза? — спрашивает Багримов.

Внутри меня всё холодеет от страха. До побелевших костяшек сжимаю кулаки и ёрзаю на месте.

— Шесть, — гордо отвечает дочка, улыбаясь своей беззубой улыбкой.

Проходит секунда, и мы вновь трогаем с места, а Тимур устремляет свой взгляд на дорогу.

К дому мы приезжаем, когда за окнами совсем темно. Багримов паркует автомобиль, помогает нам выбраться на улицу, поочередно подавая свою руку. Я стараюсь на него не смотреть. Прошу подождать меня две минуты и быстро юркаю в подъезд вместе с дочкой.

— Я отведу тебя домой, а сама ненадолго спущусь к Тимуру, — сообщаю Лизе, когда мы поднимаемся в лифте.

— Он не заберёт тебя у меня? — спрашивает неожиданно дочь.

— Кто? — удивляюсь я.

— Тимур.

Немного наклоняюсь и приобнимаю Лизу за плечи.

— Запомни, малышка, что я люблю тебя больше всего на свете, и никто не посмеет меня у тебя отобрать.

Дочка успокаивается и, едва я открываю дверь в квартиру, бежит делиться своими впечатлениями с бабушкой. Ничего не объясняя маме, прошу её посидеть с Лизой, пока я спущусь вниз. Она понимающе кивает, скорее всего, думая, что я спешу к Димке. Так даже лучше ради её спокойствия.

Когда забираюсь на заднее сиденье автомобиля, Артюша горько плачет. Расстегиваю ремни на автолюльке, беру его на руки, но плач всё равно не стихает.

— Догадываетесь, почему он плачет? — спрашивает Тимур, не поворачиваясь в мою сторону.

Он тарабанит пальцами по рулю и выглядит недовольным.

— Артюша голоден, — отвечаю ему.

— Именно. А теперь попробуйте покормить его из бутылки.

Багримов расстегивает сумку, которая стоит на переднем сиденье, достает оттуда бутылочку и протягивает мне. Невозмутимо открываю крышку, пытаюсь покормить Артюшу, но ничего не выходит. Он нервно крутит головкой в разные стороны, плюется и не желает пить из неё. Кажется, то, о чем говорила Людмила сбылось — малыш отказался от бутылки в пользу грудного вскармливания.

Громкий детский плач задевает нервные окончания. Я пытаюсь сделать что-то, чтобы облегчить страдания ребёнка, но кроме того, чтобы предложить ему грудь, ничего сделать не могу.

— Не получается, — сдаюсь.

— А теперь представьте, что я целый день не могу накормить сына, — произносит строгим тоном Тимур.

Он с силой бьет ладонями по рулю, отчего Артюша начинает плакать ещё сильнее. Я прижимаю малыша к себе. Слёзы непроизвольно начинают катиться по щекам, я ненадолго возвращаю ребёнка в автолюльку, быстро снимаю с себя пиджак.

Багримов молча наблюдает за мной в зеркале. От его взгляда мне становится не по себе, а по коже мгновенно ползут мурашки, потому что его взгляд… недобрый какой-то. Он заставляет меня его бояться.

— Отвернитесь, пожалуйста, — прошу Багримова.

Тимур даже не думает выходить из автомобиля. Всё, что он делает сейчас — переводит свой взгляд в окно. Опускаю бретельку майки и бюстгальтера и наконец даю малышу грудь. Воцаряется долгожданная тишина, которая прерывается тихим причмокиванием Артюши. Он жадно сосёт грудь и касается моей кожи своими крошечными пальчиками.

— Простите меня, пожалуйста, — слёзы продолжают бежать по щекам. — Я никогда не говорила, что имею специальное образование… Обычно я действую на инстинктах, наощупь, потому что не знаю, как нужно правильно.

— Я знаю. Это вы меня извините за то, что накричал, — вздыхает Тимур.

По крыше автомобиля начинает молотить сильный дождь. Вовремя мы с Лизой вернулись домой.

Глазки Артюши плавно закрываются, но он всё ещё не выпускает изо рта мою грудь. Причмокивания становятся не такими жадными и постепенно стихают.

— У нас с вами два варианта, Яна, — неожиданно произносит Багримов.

Несмотря на мои просьбы отвернуться, он бросает на меня короткий взгляд в зеркало. Краска мгновенно заливает лицо, а дыхание вновь становится неровным. Сегодня я пережила самый что ни есть настоящий стресс. И это ещё не конец вечера.

* * *

— Ты долго, — встревоженно произносит мама, встречая меня на пороге. — И промокла почему-то.

Она думала, что её дочь разговаривала с Димкой, а не Тимуром Каримовичем.

Устало снимаю с себя влажный пиджак и вешаю его на плечики. Следом сбрасываю удобные балетки, вешаю сумочку на крючок.

Взглянув на себя в зеркало, ужасаюсь. Я не привыкла носить макияж, но по сегодняшнему случаю решила накраситься. Нанесла на губы прозрачный блеск, воспользовалась чёрной тушью и даже вывела ровные стрелки карандашом. Жаль только, что всё это смыло дождем и моими слезами.

— Где Лиза? — делаю вид, что не слышу маминых замечаний.

— Уснула недавно, — отвечает она. — Вымотала ты ребёнка.

— Перестань, мам. Зато ей было весело.

И мне было. Особенно до того момента, когда приехал Багримов.

Я прохожу на кухню, беру бутылку воды и пью из неё жадными глотками. Струйки воды стекают по лицу и попадают на майку. Плевать я хотела.

Тимур злился на меня за то, что я приучила Артура к груди. Знаю, сама виновата в этом. Проще было отказаться от предложения работать няней его сына, но так уж вышло, что я поддалась эмоциям и согласилась на эту авантюру. Теперь назад дороги нет.

— Мам, мне нужно обсудить с тобой один очень важный момент, — произношу, закручивая крышку на бутылке.

Мне удалось утолить жажду, но собственное волнение — нет. Несмотря на то, что я давно не маленькая девочка и могу принимать решения самостоятельно, я всё ещё волнуюсь, как отнесется к этому мама.

— Дело в том, что на некоторое время нам с Лизой нужно будет переехать.

Мама хватается за сердце и опускается на табуретку.

— Почему?

Сказать ей правду о том, что Багримов не оставил мне выбора, не могу. Он его дал, но два варианта предполагали однозначный переезд к нему. Вот только первый вариант подразумевал длительное проживание, а второй — мягкое отлучение от груди и всего несколько недель под одной крышей. Он не хочет делать Артюше больно или неприятно. И я не хочу. Мы сошлись на втором варианте единогласно.

Когда малыш начинает горько плакать, моё сердце болезненно кровоточит, потому что получается, что я являюсь тому причиной. Не могу быть рядом, не могу давать ему того, чего он хочет. Всё так сложно и непреодолимо, что я запуталась.