свет книга Дэвида Бетеа о Ходасевиче, вышедшая в издательстве Принстонского университета, что считалось очень престижным. И наконец, «Russica» выпустила второе издание «Курсива» на русском, о чем Берберова радостно оповестила друзей и знакомых.

Выход второго издания, очевидно, заставил ее серьезно задуматься о продолжении книги. Но писать о своей жизни в Америке она по-прежнему была не готова, считая, что для этого еще не наступило время. Берберова хотела добавить к «Курсиву» еще одну главу, затронув в ней несколько общих тем, перечисленных в сохранившихся в архиве заметках:

Будет написана книга: Предсмертные диалоги, глава восьмая и последняя. Или, может быть, «Моя нонпарель». Там напишу важные вещи: 1. Ars poetica. О творчестве (великом), о коррелятах… 2. О сексе. О людях, у которых секс сложен, как у некоторых ум или у других судьба. Или даже характер. 3. О России. О том, что многие знали, что случится, но не говорили вслух. 4. О Западе. О конце религий (всех). О конце истории[273].

Правда, из всех пунктов этого плана Берберова развернула в своих заметках только второй:

Касательно § 2. <…> Я постепенно пришла к мысли, что есть несколько групп людей в этой области: 1. Люди без секса 2. Люди спокойного секса 3. Люди двух сексов 4. Люди противоположного притягивающего секса 5. Люди исключительно своего секса 6. Люди преступного секса (растление малолетних, скотоложество и др.). <…> Ни 1, 2, 4, 5, 6… меня никогда не интересовали. <…> Я сама принадлежу к группе 3. Я давно пришла к заключению, что эта группа – самая любопытная, сложная и современная и глубже всех познавшая себя. <…> И самая счастливая[274].

Эта тема, очевидно, должна была занять центральное место в «восьмой и последней» главе «Курсива», о чем говорил и выбранный эпиграф. В этом качестве Берберова собиралась использовать фразу «Нет большей тайны, чем жизнь женщины», найденную ею в предисловии ко второму изданию романа Маргерит Юрсенар «Алексис, или Рассуждение о тщетной борьбе» [Yourcenar 1984: VIII][275]. Правда, в книге Юрсенар эта фраза относится к добродетельной Монике, не имевшей – в отличие от ее мужа Алексиса – никаких тайных сексуальных склонностей. Но Берберова явно надеялась, что читатель, знакомый с «Алексисом», а также с биографией самой Юрсенар, находившейся в фактическом браке со своей многолетней подругой, сообразит, о чем идет речь.

О том, что именно побудило Берберову откровенно признаться в собственной бисексуальности, можно, разумеется, только гадать. И все же позволю себе предположить, что дело было в появлении некоей книги, вышедшей как раз в 1983 году. Речь идет о книге С. В. Поляковой, в которой впервые открыто обсуждалась бисексуальность Цветаевой, ее связь с Софией Парнок и посвященный Парнок цикл «Подруга» [Полякова 1983][276].

Эту книгу Берберова не только читала, но подробно говорила о ней с друзьями и коллегами, в частности с Малмстадом, написавшим на труд Поляковой доброжелательную рецензию и специально подчеркнувшим значение сообщенной ею информации для понимания биографии и поэзии Цветаевой[277].

Берберова, надо заметить, была одной из первых, кто позволил себе намекнуть в «Курсиве» на бисексуальность Цветаевой. Другое дело, что этот намек вызвал недовольство многих читателей, увидевших здесь явное желание скомпрометировать большого поэта, так как любое отклонение от «нормы» обладало в то время мощнейшей стигмой. Неслучайно о собственной бисексуальности, достаточно известной в парижских литературных кругах, Берберова в «Курсиве» предпочла умолчать[278].

Однако появление книги Поляковой сделало эту тему гораздо более «легитимной» как в отношении Цветаевой, так и в отношении всех остальных представительниц женского пола, чем Берберовой, похоже, захотелось воспользоваться и прояснить ряд моментов собственной биографии. Правда, взяться за «восьмую и последнюю главу» «Курсива» она в ближайшее время не собиралась (надо было сначала закончить книгу «Люди и ложи»), и эту главу, как показало дальнейшее, она никогда не напишет.

* * *

Весь 1983 год прошел у Берберовой в напряженной работе над книгой о масонах. В начале следующего года она отправилась в Стэнфорд, где провела весь февраль в Институте Гувера, просматривая документы из архива Б. И. Николаевского, занимавшегося, среди прочего, историей русского масонства и собиравшего связанные с этой темой материалы. Вскоре после Стэнфорда Берберова поехала на месяц в центр Вудро Вильсона в Вашингтоне. Практически ежедневные лекции по русской истории и интенсивное общение со специалистами были для Берберовой отнюдь не лишними в отсутствие соответствующего образования.

Все это время она состояла в регулярной переписке с Натаном Смитом. И хотя идея совместного проекта в какой-то момент отпала, они продолжали обмениваться новой информацией, советоваться по важным вопросам и помогать друг другу по мере возможностей[279]. А потому, закончив в августе 1984 года черновой вариант книги «Люди и ложи», Берберова послала рукопись Смиту, попросив его высказать свое мнение[280]. И он, разумеется, не отказался.

В целом Смит с энтузиазмом одобрил рукопись. Он отметил, что Берберовой была проделана огромная работа по сбору информации о разветвленной сети масонских организаций, сложившихся в России в начале века. Похвалу Смита вызвала и попытка Берберовой рассмотреть роль масонов в контексте дальнейших событий российской истории. И наконец, Смит особо подчеркнул, что книга Берберовой представляет ценнейший вклад в социальную историю русской эмиграции, где оказались в итоге многие русские масоны[281].

Что же касается его замечаний, то главное из них заключалось в том, что иные части книги будут непонятны людям, недостаточно знакомым с историей России начала XX века. Явно стараясь это учесть, Берберова специально отметила в предисловии, что книга «написана не только для специалистов, но и для рядового интеллигентного читателя, знающего, что такое Февральская революция, кто такие – “союзники” и кто заключил сепаратный мир с Германией со стороны России, закончив таким образом Первую мировую войну» [Берберова 1986: 5].

Как показало дальнейшее, «рядовой интеллигентный читатель» книгой Берберовой остался в общем доволен, хотя многие сочли несколько скучным длинный список масонов, растянувшийся на много страниц. Этот список представлял собой главный интерес для «специалистов», хотя как раз у них возникнет к книге немало претензий.

Отзывы на книгу «Люди и ложи», написанные американскими историками, были далеко не восторженными, хотя все отмечали наличие в ней крайне ценных и ранее неизвестных архивных материалов и исключительную полноту библиографии[282].

Что же касается российских историков, то когда они получили возможность ознакомиться с этим трудом Берберовой («Люди и ложи» впервые появились в шести номерах журнала «Вопросы литературы» за 1990 год), то отнеслись к нему еще более сурово[283]. Но, как справедливо заметил О. А. Коростелев, отвечая на критику этой книги, Берберова «писала не только историческое исследование, базирующееся на документах, но одновременно и сам документ, хорошо понимая, что если она не напишет о сотнях и тысячах только ей известных фраз, намеков, догадок и других мелочей, об этом не напишет уже никто» [Коростелев 1997: 388]. Именно поэтому, заключал Коростелев,

…свидетельство современника, даже если он нечаянно или намеренно ошибается, все равно остается для историка драгоценным материалом. В этом отношении содержательная книга Берберовой не имеет себе равных и надолго останется необходимейшим первоисточником для всех историков, даже для тех, кто не разделяет ее взглядов и не согласен с ее оценками [Там же].

* * *

Книгу «Люди и ложи» Берберова написала на удивление быстро, правда, работая чуть ли не круглосуточно. Как она сообщала Лидии Швейцер, «полтора года никуда не ходила и никого не видела, только работала, вставала в шесть и ложилась в девять, в изнеможении»[284].

Понятно, что