class="p1">На волне этих событий Берберова снова вернулась к дневнику, к которому не прикасалась больше трех лет. Записи за декабрь 1985 года тщательно фиксируют все телефонные переговоры с Ниссеном, интенсивно шедшие на протяжении всего месяца[296]. В частности, Ниссен сообщал Берберовой, что с начала декабря было продано шесть тысяч экземпляров, что издательство срочно выпускает второй тираж и что он хочет издать ее другие вещи, причем не только довоенные повести, но и «Железную женщину ».

В конце января 1986 года, после очередного телефонного разговора с Ниссеном, Берберова записала в дневнике: «…он сказал, что второе издание продается [по] сто штук в день. Но я действительно на третьем месте на листе бестселлеров, после Р. Л. Стивенсона и Библии (новый перевод)»[297].

Успех «Аккомпаниаторши» побудил французских кинематографистов начать серьезные переговоры о съемке по книге художественного фильма, и контракт в итоге был заключен с известным режиссером Клодом Миллером. Журналисты, со своей стороны, хотели сделать серию интервью для телевидения и радио. Сообщая об этом Берберовой, Ниссен попросил ее как можно скорее приехать в Париж, и она согласилась.

Ниссен, разумеется, взял на себя все расходы, и в феврале 1986 года Берберова полетела во Францию (впервые в жизни первым классом). Оказанный прием: телевидение у трапа самолета; интервью с известными журналистами, передача на телевидении, – окончательно убедили ее в реальности успеха. Как Берберова писала Мурлу Баркеру, «2–3 интервью каждый день. Ланчи, торжественные ужины… Верхняя губа опухла от того, что все время приходится говорить. <…> Стараюсь спать ночью хотя бы 6–7 часов. Каждый день моя фотография в газете или в журнале. Продажи растут с каждым днем»[298]. Почти трехнедельное (с середины февраля по начало марта) пребывание Берберовой в Париже Ниссен, в свою очередь, подробно описал в дневнике.

Через несколько месяцев она снова полетела в Париж, чтобы участвовать в давно запланированной конференции по Ходасевичу и Кузмину. Вдобавок у нее накопились дела в «Actes Sud». Издательство собиралось срочно публиковать другую повесть Берберовой – «Лакей и девка» в переводе Швейцер, с которой надо было снимать вопросы по тексту. В тот же приезд Берберова позволила себе двухнедельный отдых под Арлем, организованный Ниссеном. Оттуда она отправилась в Милан, где готовился выход «Курсива» на итальянском. В Америке, куда Берберова вернулась в середине августа, ее уже ждали последние корректуры книги «Люди и ложи», которая должна была появиться (и появилась) в конце 1986 года.

Примерно тогда же Берберова стала думать о следующем проекте. В ходе этих размышлений она, очевидно, решила, что настало время рассказать о своей жизни в Америке, и набросала план «Книги». Среди перечисленных в этом плане сюжетов есть и такой: «Реакция на “Аккомпаниаторшу” во Франции – “мы ее не заметили”, “дама 84 лет – автор никому не известной…”»[299] Этот сюжет, очевидно, должен был стать заключительным, придав повествованию особую эффектность. После тридцати пяти лет жизни в Америке, начатой буквально с нуля, но ставшей со временем крайне насыщенной и успешной, Берберова как бы снова возвращалась во Францию, и возвращалась триумфально – в качестве автора нашумевшей повести.

Как уже говорилось, дальше плана плана «Книги» Берберовой продвинуться не получилось. Причина заключалась в исключительной занятости, которую принес с собой успех во Франции. Решение Ниссена начать безотлагательно переводить и издавать другие вещи Берберовой означало для нее практически ежедневную работу с переводчиками и чтение гранок. В 1986 году «Actes Sud» выпустил ее повесть «Лакей и девка» в переводе Швейцер (сотрудничество с которой на этом закончилось), а 1987-м – биографию Чайковского, которую, правда, переводить было не нужно: Берберова писала ее на французском, а Журно редактировала перевод.

В 1988 году «Actes Sud» собирался выпустить сразу несколько книг Берберовой: рассказ «Мыслящий тростник» (1958), повесть «Облегчение участи» (1938), получившую в переводе название «Асташев в Париже», и «Железную женщину», названную в переводе «История баронессы Будберг». Эти вещи переводили несколько переводчиков, пришедших на смену Швейцер.

Особенно кропотливой была работа над переводом «Железной женщины», за который взялся по просьбе Ниссена профессор Канского университета, специалист по русской литературе XX века Мишель Нике. Ему удалось убедить Берберову, что проблема издания «Железной женщины» в переводе на другие языки заключается не столько в отсутствии в книге «откровенных любовных сцен», сколько в нарушении баланса между биографией Будберг и слишком подробными экскурсами в историю и политику[300]. К тому же иные из приводимых Берберовой сведений были давно известны западной аудитории.

В ходе работы над переводом, интенсивно шедшей на протяжении года, Берберова и Нике сократили книгу практически на треть, убрав длинноты и ненужную информацию. Это явно пошло «Железной женщине» на пользу, книга хорошо продавалась, и издательство не только не понесло убытки, но и получило существенную прибыль. (Замечу в скобках, что опыт Нике учтут переводчики «Железной женщины» на английский Сильвестр и Шварц, что им поможет в итоге найти для книги издателя [Berberova 2005][301].)

Тем временем Ниссен готовился выпустить ряд других вещей Берберовой – повесть «Воскрешение Моцарта», рассказ «Черная болезнь», биографию Бородина и, главное, «Курсив мой». Одновременно книги Берберовой стали спешно переводиться в других европейских странах, прежде всего в Италии и в Англии. От переводчиков приходили бесчисленные вопросы, затем поступали бесчисленные гранки. Переписку Берберова уже частично вела на компьютере, которым овладела в восемьдесят шесть лет!

Выдержать такую нагрузку в этом возрасте было непросто. Видимо, из-за хронического переутомления у Берберовой стали случаться приступы слабости, во время одного из которых она упала и сломала правую руку.

Берберовой стало трудно выходить из дома, и ей пришлось пропустить ряд публичных мероприятий, включая выступление Андрея Вознесенского. Они познакомились ровно десять лет назад, в 1977 году, сначала встретившись в Национальной галерее в Вашингтоне, а потом на поэтическом вечере Вознесенского в Принстоне. Об этих встречах, как и обо всем для нее значимом, Берберова собиралась рассказать в продолжении автобиографии, считая нужным упомянуть, что после своего выступления в Принстоне Вознесенский при всех поцеловал ей руку. Оказавшись в Америке в 1987 году, он снова планировал выступить в Принстоне. Узнав об этом, Берберова предложила ему приехать пораньше, чтобы они увиделись до его выступления и пообщались наедине. Этот визит Вознесенский позднее опишет так:

В чистом, как капитанская каюта, домике темнело красное вино. Хозяйка подарила мне авторский экземпляр своей последней книги «Люди и ложи» о русском зарубежном масонстве. Ей пришлось подписывать левой рукой, а правая, загипсованная, оттопыривалась под углом, как бы приглашая взять ее под руку. Тогда я написал ей в альбом:

Вы выбрали пристань в Принстоне.

Но замерло ч т о, как снег,

в откинутом локте гипсовом,

мисс Серебряный век?

<…>

Как ароматна, Господи,

избегнувшая ЧК,

как персиковая косточка,

смуглая ваша щека!..

Порадовавшись стихам, Нина Николаевна заметила: «Но все же, какая же я мисс Серебряный век, Андрюша?»

Это была справедливая женская претензия, я прибавил ей десяток лет. Однако я позволю себе не совсем с ней согласиться. Конечно, она отнюдь не принадлежит к поколению Серебряного века, ее поколение – иного стиля мышления, энергии, вкуса – это дух середины века, но почему-то именно ее, юную Нину Берберову, избрали своей Мисс такие паладины Серебряного века, как Ходасевич и Гумилев? [Вознесенский 1998: 107][302].

Визит Вознесенского был, безусловно, Берберовой приятен, но ее самочувствие и настроение оставляли желать