шахты в соседних городах – Макеевке (около 30 тыс. человек) и Горловке (14 тыс. человек)»[194].

Суд проходил в Сталинском областном театре оперы и балета. На скамье подсудимых 12 обвиняемых, среди них командир 46-й пехотной дивизии генерал К. Репке, попавший в плен к американцам 8 мая 1945 года. Он приказал разграбить и уничтожить населенные пункты Донбасса (создавая «зону пустыни»), угнать в Германию 10 тыс. человек. В ноябре 1943 года этот офицер отдал приказ не брать в плен советских солдат, а расстреливать их на месте. Основные обвинения в адрес остальных: массовые расстрелы, аресты, угон жителей, уничтожение населенных пунктов. Возможно, количество убитых и замученных обвиняемыми на процессе в Сталино было меньше, чем у повешенных в Киеве. Иначе как можно объяснить относительно мягкий по сравнению с их преступлениями приговор? Десять обвиняемых получили 25 лет каторжных работ, один 20 лет и один 15 лет[195]. Как и другие палачи, после смерти Сталина они все были амнистированы и уехали в «фатерлянд»[196].

Однако не только «европейцев» судили за преступления нацистов, их многочисленные пособники также оказывались на скамье подсудимых. При этом советская юстиция настойчиво искала палачей даже через много лет после окончания войны. Последний крупный процесс над изменниками Родины в СССР и единственный процесс над женщиной-карателем прошел в ноябре 1978 года в Брянске. На скамье подсудимых оказалась палач так называемой «Локотской республики» Тонька-пулеметчица. Суд приговорил Антонину Макарову-Гинзбург к высшей мере наказания – расстрелу за доказанное убийство 168 человек, еще 1300 жертв палача остались безымянными[197].

Окунувшись в ужас оккупации, теперь мы должны погрузиться в ад германских лагерей для военнопленных, где гитлеровцы умертвили колоссальное число наших сограждан. Делали они это сознательно и в ужасающих масштабах.

За годы Великой Отечественной войны в плен к противнику попало 4 млн 59 тыс. военнослужащих Красной армии. Из этого числа на 1941 год приходится примерно 2 млн. К началу 1942 года из этого числа погибли примерно половина[198].

Пленные в лагерях подвергались истязаниям, их посылали на непосильную работу, расстреливали. Не было еды, одежды, зачастую не было крыши над головой. Больные и раненые не получали никакого ухода, не перевязывались, лежали с повязками, пропитанными гноем, в ранах заводились черви. Попасть в плен к «цивилизованным европейцам» означало верную гибель. Парадокс: сражаясь с гитлеровцами, шанс остаться в живых был больше, нежели если им сдаться! В германских лагерях для военнопленных творилось такое, что просто не укладывается в сознании нормального человека. Причем звериная ненависть к попавшим в плен солдатам, вопреки всем правилам войны, вопреки элементарной логике, проявилась у нацистов в первые же недели после нападения на СССР.

«В лагере для военнопленных в Минске, расположенном на территории размером с площадь Вильгельмплац, находится приблизительно 100 тыс. военнопленных и 40 тыс. гражданских заключенных. Заключенные, загнанные в это тесное пространство, едва могут шевелиться и вынуждены отправлять естественные потребности там, где стоят… Военнопленные, проблема питания которых едва ли разрешима, живут по 6–8 дней без пищи, в состоянии вызванной голодом животной апатии, и у них одно стремление: достать что-либо съедобное»[199].

А что руководство СССР? Нам ведь говорят, что у Сталина отношение к пленным было таким: сдался – значит, предатель. А раз предатель, то все равно, что с ним происходит. Это ложь. Руководство СССР забило тревогу в самые первые месяцы войны. Поскольку дипломатические отношения с Германией были прерваны, общение шло через нейтральную Швецию:

«Советским Военным Командованием установлены многочисленные факты, когда захваченные в плен, большей частью раненые, красноармейцы подвергаются со стороны германского военного командования и германских воинских частей зверским пыткам, истязаниям и убийствам. Пленных красноармейцев пытают раскаленным железом, выкалывают им глаза, отрезают ноги, руки, уши, носы, отрубают пальцы на руках, вспарывают животы, привязывают к танкам и разрывают на части. Подобного рода изуверства и позорные преступления фашистско-германские офицеры и солдаты совершают на всем протяжении фронта, всюду, где они только появляются и где в их руки попадают бойцы и командиры Красной армии… После отступления немцев с занятой ими позиции были обнаружены трупы командира батальона Боброва, политрука Пятигорского и двух бойцов, руки и ноги которых были пригвождены к кольям, а на телах чернели пятиконечные звезды, вырезанные раскаленными ножами. Лица погибших были изрезаны и обожжены. Тут же, неподалеку, был найден еще один труп красноармейца, накануне попавшего к немцам в плен, с обгоревшими ногами, с отрезанными ушами. При взятии нашими частями деревни Холмы (Северо-Западный фронт) были обнаружены изуродованные трупы красноармейцев, причем один из них был сожжен на костре… На станции Грейгово (Украинская ССР) немецкие части захватили в плен небольшую группу красноармейцев и несколько дней не давали им никакой пищи и воды. Нескольким пленным отрезали уши, выкололи глаза, отрубили руки, а затем закололи их штыком»[200].

К голоду и инфекциям, от которых умирали наши солдаты, вскоре добавился и холод. Массовая гибель военнопленных началась в первые же месяцы войны и достигла своего максимума, когда наступило похолодание. Людей не только не кормили, но и содержали «в чистом поле», без теплых вещей, одеял или палаток, а подчас просто без одежды. Даже не давали инструмент, чтобы они вырыли себе землянки! Раненым не оказывалась никакая медицинская помощь. За любую провинность – пуля. На марше слабых и отставших сразу расстреливали. Чтобы настроить германских солдат на «правильный» лад в отношении советских пленных, для них к сентябрю 1941 года была выпущена специальная «Памятка о советских военнопленных», в заголовке которой говорилось, что «большевизм является смертельным врагом национал-социалистической Германии». В памятке, в частности, были такие строки: «Даже попавший в плен советский солдат, каким бы безобидным он ни выглядел внешне, будет использовать всякую возможность для того, чтобы проявить свою ненависть ко всему немецкому»[201]. Следствием подобной идеологической накачки военнослужащих вермахта и СС были столь постоянные и столь массовые случаи расстрелов наших военнопленных, что нацистское командование было вынуждено на это отреагировать:

«… Возрастают случаи, когда охранники при несении службы охраны советских военнопленных по самому ничтожному поводу их просто пристреливают. Последние донесения о смерти советских военнопленных от болезней показывают столь высокую цифру смертности, что не каждый случай невыполнения приказов следует истолковывать как следствие злого умысла и сопротивления, а зачастую как слабость и апатию, вызванную состоянием здоровья… При невыполнении приказа или сопротивлении ему, чтобы заставить выполнить данный приказ, охранник должен сперва применить приклад и штык, если же это не поможет – огнестрельное оружие…»[202]