* * *

После этого (если можно так выразиться) происшествия «Лучший человек нашего времени» не звонил мне три дня кряду. Я аргументировала это по-разному. Даже написала себе список тех причин, по которым мой герой не объявлялся:

1. Или он мной уже пресытился.

2. Или он нашел кого-нибудь поинтереснее.

3. Или он относится к тем мужчинам, которые встречаются с девушкой только однажды.

4. Или его обуяло вдохновение после «туалетного» акта.

Хотелось бы, чтоб я оказалась права в 4-м пункте, но меня терзали смутные сомнения.

На четвертый день я решила поддаться уговорам подруг и согласилась встретиться с ними в пять часов вечера в кафе. Благо в резерве у нас была еще одна неплохая кафешка, куда мы заходили значительно реже, чем туда, откуда накануне бабушкиного дня рождения мы с Икки были с позором выдворены.

На сей раз я поехала без Икки – она упорно и самоотверженно искала работу.

Я вошла в кафе (сегодня я оказалась первой) и уселась у самой стенки – от окна и от греха подальше. Народу почти никого не было: за одним столиком сидели два долговязых парня – судя по всему, студенты, а недалеко от меня (через столик) – модная, шикарно одетая стройная девица с копной длинных волос потрясающего тиоцианового оттенка. Еще меня поразили ее ноги – ровные, очень красивой формы (почти как у меня до коленей).

Студенты пожирали глазами девицу, а девица меня. «Да так просто неприлично смотреть на людей», – подумала я, отвернулась к стенке и закурила.

– Девушка, что это вы там одна скучаете?! – вдруг крикнула мне незнакомка.

Вот извращенка! Я даже не повернула голову в ее сторону – мне вполне хватило инцидента в туалете.

– Девушка! – снова крикнула она мне.

– Чего надо? – довольно грубо спросила я.

– А че это вы там одна скучаете? Садитесь за мой столик!

– Отвяжись, – процедила я сквозь зубы.

– Иди сюда, кому говорю! – опять услышала я; голос показался мне до боли знакомым, и я тупо уставилась на расфуфыренную девицу.

Тогда я ощутила очень странное чувство – эта девчонка говорила хорошо знакомым мне голосом, но я-то ее совсем не знала. Наконец она встала, схватила меня за рукав и потащила за свой столик, в то время как студенты не отводили от нас недоуменных взглядов.

– Ты что, мать, совсем умом тронулась?! Это же я, Овечкин! – прогнусавила девица. – Не узнала, что ли?

– Же-еня… – слабо проговорила я предсмертным голосом.

Я не могла очухаться минут пять и привыкнуть к тому, что рядом сидит вроде бы Овечкин, но с другой стороны, совсем не Овечкин.

– Что это ты так вырядилась-ся? – Честно говоря, теперь я не знала, как называть Овечкина – «он» или «она». Я находилась в полном замешательстве.

– Теперь я буду ходить так всегда! – вызывающе восликнул(а) он(а).

– Да что стряслось-то?

– Девчонки придут, расскажу. Чего я, как дурочка, буду два раза одно и то же повторять?!

Сам себя Овечкин ощущал в женском роде. Стало быть, вжился в роль.

– Где такое платье надыбал-ла?

– Что, только платье?! – обиделся(лась) Овечкин(а). – Ты посмотри, какие на мне чулки! Фильдеперсовые!

– Чулки? Но в них ведь неудобно! – попыталась возразить я, но тут же вспомнила, что Овечкин(а) не переносит колгот после свершившегося над ним насилия со стороны сорокадевятилетней вдовы.

Мы еще минут десять мило беседовали о чулках, колготах, нижнем белье. Потом пришла Икки и буквально через минуту заявилась Пулька, как всегда, проклиная московские пробки.

– Ничего! Сегодня опять промоталась зря – работы приличной нет. Ужас какой-то! Мамаша уже рычит на меня! Ну да ладно! – тараторила Икки. – Это твоя новая подруга, да, Мань? Хорошо, что пришла. Тебя как звать-то? Будешь сегодня вместо нашей беременной отщепенки-балалаечницы. Она сказала, что не придет, потому что не намерена нюхать наш сигаретный дым. Нет, представляете?! Вот наглость-то! Сама нас на это подсадила, а теперь нюхать отказывается. Так как тебя зовут-то?

– Ее зовут Женя Овечкин, – сказала я.

– Чего? – не поняла Пулька.

– Какая Овечкина? – пробасила Икки. – У Женьки сестра, что ль, есть?

– Это – Овечкин, – членораздельно повторила я.

В общем, они отреагировали на преображение Овечкина так же, как и я двадцать минут назад. Когда наконец они поняли, что к чему, он (она) начал(а) свой рассказ:

– Я поняла, почему у меня до сих пор нет мужчины, – сказал(а) Овечкин(а).

– Почему?

– Потому что я не женщина, – сказал(а) он(а) таким тоном, будто хотел(а) сразить нас наповал.

– Ерунда какая! – возмутилась я.

– Ничего не ерунда. Смотри, как на меня глазеют те два парня, – они буквально раздевают меня взглядом! У меня еще никогда такого не было!

– Кстати, я давно заметила, что мужиков намного больше притягивают особи своего же пола, переодетые в женскую одежду. Особенно, если они об этом не знают. Помните «В джазе только девушки»? – спросила Икки.

– И все-таки я не пойму, к чему ты клонишь? – допытывалась я.

– Я сегодня вам наконец хочу сказать, что накопил нужную сумму для операции по смене пола.

– Овечкин, ты с ума сошел?! – воскликнула я.

– Мы его теряем, – грустно сказала Пулька.

– Я ничего не понимаю, – сдавленным голосом проговорила Икки.

– И не надо меня отговаривать. Подготовка к операции начнется через три месяца.

– Какая подготовка? – испуганно спросила Икки.

– Ну, гормонотерапия там, и прочее…

– Не делай этой глупости, Овечкин, – умоляюще пролепетала я. – Они ведь очень мало живут, ну, эти, переделанные.

– Лучше прожить маленькую, но счастливую жизнь, чем сто лет мучиться! И потом, чего вы так переполошились? Все складывается очень удачно – даже имя не надо менять – буду Женей Овечкиной.

– Нет, я не могу в это поверить! Ну как же это может быть? Мы все к тебе так привыкли! А ты… Ты настоящий предатель! – трещала Икки.

Мы еще долго обсуждали новость Овечкина, с жаром отговаривали его не делать такой бессмысленный шаг в жизни, которая дается только раз, но все без толку – он намертво вцепился в свою глупую идею.

– Ладно, – наконец сказала Пулька и вдруг спросила, как у меня дела с Кронским. Я и боялась этого вопроса, и одновременно ждала его: странное было чувство – меня так и распирало все рассказать, но в то же время было очень стыдно.

– Ну-у-у, – неопределенно протянула я, думая, как бы лучше поступить, но вдруг в одну секунду моя голова освободилась от каких бы то ни было сомнений, и я выложила все, что стряслось в тот самый день, когда я увлеченно приближалась к кульминационному моменту своего романа, и как на словах «печалит меня» неожиданно зазвонил телефон; и про салат «Уходящая осень», и про настоящий ресторан, куда меня не хотели пускать поначалу… Не умолчала я и о туалете.