– О, мы опять возвращаемся к нашей викторине?

Молчу.

– Вы странная женщина, фрау Конраде, – говорит Ленцен.

Молчу.

– Ну, хорошо. Не особенно. Домашних животных у меня нет, если вы это имели в виду.

Он бросает взгляд на свои заметки, потом снова смотрит мне в глаза.

– Мне не очень нравится тон, который приобрела наша беседа, – говорит он. – Если я вас нечаянно задел, простите.

Не знаю, что на это сказать, поэтому просто киваю.

– Давайте вернемся к вашему творчеству. Что вам самой больше всего нравится в вашей работе?

– Создавать собственную реальность. И, естественно, давать читателям то, что может доставить им радость, – честно отвечаю я. – А вы? Что вам больше всего нравится в вашей работе?

– Интервью, – с усмешкой отвечает Ленцен.

Смотрит в свои записи.

– Несмотря на то, а может, и вследствие того, что вы не появляетесь на публике, в печатных СМИ и интернете о вас много пишут, – говорит он.

– Вот как?

– Вы читаете статьи о себе?

– Иногда. От скуки. Все, что пишут, в основном – выдумки.

– Вас это задевает – читать о себе то, что не соответствует действительности?

– Нет. Меня это развлекает. Чем дальше от правды, тем лучше.

И это чистая правда.

– Теперь мой ход. Два раза подряд, – говорю я.

На секунду задумываюсь.

– Как вы считаете, вы хороший человек? – спрашиваю я.

Пытаюсь действовать наудачу. Все мои предыдущие вопросы отскакивали от него как от стенки горох. Сама не знаю, чего хочу. Надо упорядочить свои действия. Надо выяснить, как он выглядит, когда говорит правду, и как – когда лжет. И тогда начать закручивать гайки. Но Ленцену все нипочем. Может, попробовать его еще попровоцировать.

– Хороший человек? – переспрашивает он. – Господи, ну и вопросы вы задаете. Нет. Наверное, нет. Но я над собой работаю, каждый день.

Любопытный ответ. Ленцен молчит, словно проверяет сказанные слова, насколько они верны. Пока не опомнился – еще один выстрел.

– О чем в жизни вы сожалеете больше всего?

– Не знаю.

– А вы подумайте.

Ленцен делает вид, что думает.

– Наверное, о том, что разрушило мой брак. А вы? О чем сожалеете вы?

– О том, что не смогла спасти сестру, – говорю я.

Это точно.

– Ваша сестра умерла? – спрашивает Ленцен.

Вот ублюдок.

– Не будем об этом, – говорю я.

Он хмурится, похоже, сердится, но быстро берет себя в руки.

– На чем мы остановились? Ах, да. Вы сказали, что истории о вас в интернете вас не волнуют. А мнения критиков?

– Только если по делу, – отвечаю я. Дальше, дальше. – А о чем сожалеете больше всего из того, чего не сделали в жизни? – спрашиваю я.

– Надо было бы больше проводить времени с дочкой, когда она была маленькой, – отвечает он и сразу же продолжает: – Один критик сказал, что ваши персонажи очень хороши, но вот сюжету недостает напряженности.

– Так в чем вопрос?

– Я как раз его формулирую. В вашей последней книге, на мой взгляд, куда большие проблемы с персонажами, чем с сюжетом. Есть два персонажа в вашем романе, которые менее живые, чем остальные. И что самое интересное: это убийца и жертва. Жертва – извините за резкую формулировку – какая-то воплощенная невинность, блаженная деревенская простушка, а убийца, напротив, – бездушный социопат, который спокойно убивает юную девушку. Как получилось, что вы, знаменитая тонкой психологической проработкой своих героев, вдруг вывели двух таких ходульных, архетипически шаблонных персонажей?

У меня аж мурашки пошли по коже.

– Все просто, – отвечаю я. – Дело в том, что я не считаю этих героев шаблонно-архетипическими.

– Вот как? Тогда давайте рассмотрим для примера героиню, которую убили. Кажется, в книге ее зовут Бритта.

Чувствую, как затылок наливается свинцом. «Кажется, в книге ее зовут», – сказал он. Тем самым дает понять: он знает о том, что она действительно существовала и что в действительности ее звали иначе.

– То есть, вы считаете образ Бритты реалистичным? – спрашивает Ленцен.

– Абсолютно.

Естественно, я так считаю. Бритта – это Анна, Анна – это Бритта, она есть, она была, я знала ее как саму себя.

– А не есть ли Бритта всего лишь идеальный образ молодой девушки? Бесплотная мечта. Приторная, умная, любящая и до тошноты правильная. Вспомните эту историю с бездомным, маленькая девочка, которая хочет забрать бездомного с улицы…

Он саркастически хмыкает. И мне стоит больших трудов удержать себя от того, чтобы встать и влепить Ленцену пощечину. Но я подавляю это желание. Не стану его прерывать, пусть спрашивает. Из его вопросов я узнаю больше, чем из его ответов.

– Такое ощущение, – продолжает Ленцен, – что эта Бритта какая-то беспросветная отличница. А когда она уговаривает сестру не пользоваться больше кожаными изделиями, любить животных – простите, но это уже воспринимается почти как пародия. Бритта постоянно всем указывает, как жить, что делать. Ясно, что вы рисуете ее как положительную героиню, но в реальной жизни подобные люди скорее действуют на нервы, и к ним относятся далеко не так восторженно, как вы изображаете в своей книге. Если они вообще существуют в жизни – такие кристально чистые люди. Как вы считаете?

С трудом перевожу дыхание. С трудом сдерживаю себя, чтобы не поддаться на провокацию. Редкостный подонок.

– Я считаю, что такие люди, как Бритта, существуют, – говорю я. – Я считаю, что есть люди очень хорошие и очень плохие, а остальные – между ними. Возможно, мы так ослеплены пестротой этих промежуточных людей, что просто не замечаем тех, кто находится в крайних точках этой шкалы. И потому называем их шаблонными, нереалистичными. Но такие люди встречаются. Очень редко, конечно.

– Например, ваша сестра? – спрашивает Ленцен.

Кажется, что температура в столовой резко подскочила на несколько градусов. Я вспотела.

– Что?

– Мне кажется, что мы сейчас говорим о вашей сестре.

– Как?

Белая стена перед моими глазами покрылась рябью.

– Мне пришло в голову. Поправьте, если я ошибаюсь. Мне кажется, вы описали в книге до предела идеализированные отношения между сестрами. У вас была сестра, которую, по вашим словам, вы не смогли спасти. Возможно, она умерла. А возможно, слово «спасти» вы употребляете иносказательно, в конце концов, вы же писательница. Возможно, вы не смогли ее уберечь от наркотиков или от насилия со стороны какого-то мужчины.