Анастасий изобразил на лице озабоченность.

— Но ведь ты столько делаешь для…

— Пустое, — повторил Келуман. — Если мне что-нибудь причитается, оставь это себе. — Он с большой резкостью повернулся и едва не упал, поскользнувшись на тонком ледке. Но его поддержали.

Это был Ракоци.

— Близится ночь, — сказал он бесстрастно. — Лужи покрываются льдом, и даже осторожному человеку не всегда удается сыскать, на что опереться.

Келуман внимательно посмотрел на него.

— Да, — сказал он после краткого размышления. — Это верная мысль.

Ракоци, усмехнувшись, кивнул.

— Я рад, что мы понимаем друг друга. — Он протянул руку к лошадям. — Так я осмотрю их?

Келуман глубоко поклонился, прижав ладонь к сердцу. В глазах его больше не было неприязни.

Ракоци стянул с рук перчатки, неспешно размял пальцы и подошел к ближайшему жеребцу. Взявшись за веревочный недоуздок, он подтянул его морду к себе, осмотрел глаза, обследовал уши. Потом, удовлетворенный увиденным, взялся за мягкие губы и, растянув их, приоткрыл конскую пасть.

Жеребец, удивленный происходящим, взволнованно засопел, потом угрожающе фыркнул.

— Ну-ну, успокойся, — прошептали ему. — Тебе не сделают больно. — Маленькая рука поднялась и потрепала грязно-серую гриву. Конь переступив с ноги на ногу, нагнул голову и боднул носом человеческий локоть. — Молодец, умный мальчик, — похвалил его Ракоци, ощупывая широкую грудь.

Анастасий — отменный наездник, но, как боярин, не утруждавший себя заботами о своих лошадях, невольно почувствовал зависть. У этого венгра есть чему поучиться, сказал он себе и придвинулся ближе.

— Досадно, что тут негде проверить, каков он в беге, — заметил Ракоци, выпрямляясь. — Я беру его. Замечательный конь. Хорошо, если таковы же будут и остальные.

Келуман мысленно возблагодарил небеса, хотя сейчас они выглядели мрачновато. В них плавали низкие темно-серые облака, рассеивавшие над Москвой мелкий снег. Холодало уже ощутимо, а солнце неумолимо клонилось к закату. Успеть бы к ночи в ночлежку, беззлобно подумал татарин, но ничего, пусть смотрит, пусть.

Прошел добрый час, прежде чем Ракоци закончил осмотр и вынул из кошелька четыре алмаза. Протягивая плату татарину, он взглянул на своих истомившихся спутников и сказал:

— О, простите! Вам совсем не обязательно было дожидаться меня. Но я весьма благодарен вам за любезность.

Анастасий скривил изрядно озябшие губы в улыбке.

— Нечего говорить о том, граф. Я вас завез сюда, да и Келуман бы обиделся. — Заметив искру недоумения в темных глазах, он пояснил: — Как бы он понял, что с ним обойдутся по чести?

— Да, — кивнул Ракоци. — От незнакомца всегда ждешь подвоха.

— Истинно так. — Анастасий перекрестился. — Но теперь все, к общему удовольствию, кончено. Вы оба получили лошадок, а Келуман неплохой барыш. — Глаза его против воли блеснули. Он вспомнил об огромном берилле в руках безумного государя и сам подивился силе алчности, ворохнувшейся в нем.

— Иначе в вашем присутствии и быть не могло, — заметил Ракоци, наблюдая, как Келуман подвязывает к одной веревке отобранных лошадей. Лавелл уже держал в руках длинный повод. Степные кобылки его пританцовывали и заигрывали друг с другом, чтобы согреться.

Случай был слишком благоприятным, чтобы им не воспользоваться, и Анастасий предложил:

— Едем ко мне. Подкрепимся малиновкой и пирожками с капустой и мясом.

Ракоци, уже севший в седло, придержал коленями Фурию, потом взял повод у Келумана и обернулся к Шуйскому.

— Ваше радушие, князь, не имеет границ, однако мне не хотелось бы вновь утруждать вас. Да и с лошадьми еще много хлопот. Надо завести их в конюшню, накормить теплой кашей. — Он вежливо улыбнулся. — Как-нибудь в другой раз.

— Вот-вот, — подхватил Лавелл, полязгивая зубами. — О бедных животных следует позаботиться, и как можно скорее. Как, впрочем, и обо мне. — Последнее вырвалось у него с такой деланной бесшабашностью, что Ракоци насторожился.

— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил он.

— Да, просто я немного продрог, — ответил англичанин.

— В таком случае будет лучше, если вы заночуете у меня. Я дам вам снадобье и прикажу согреть ванну. — Ракоци повернулся к боярину. — Сожалею, что не можем ответить согласием на ваше любезное приглашение, князь.

Он поклонился, поднял в знак расставания руку и пустил свою вороную к южному въезду в Москву. Лавелл со своими лошадками потащился за ним, искренне недоумевая, как это его угораздило сделать покупку, о какой еще утром он даже не помышлял.

Наблюдая, как они удаляются, Анастасий боролся с искушением пустить свою лошадь в карьер и, обогнав маленький караван, повелеть стражникам не пускать иноземцев в столицу. Мысль сама по себе была очень приятной, но, прознай о ней царь Иван, голова Анастасия уже торчала бы на колу над московской базарной площадью, а его двоюродный смеялся бы, наблюдая, как вороны склевывают с черепа плоть.

— В чем дело, Неммин? — спросил Ракоци, когда все лошади были заведены в застланные свежей соломой стойла. — Ну, говори же.

Старому ливонцу понадобилось какое-то время, чтобы составить ответ.

— Я не хочу ни во что вмешиваться. Вы здесь хозяин.

— А ты здесь конюх, — возразил Ракоци. — Что тебя беспокоит?

Конюх упорно прятал глаза, потом повернулся к стойлам.

— Эти лошади, — пробурчал он наконец. — Вы их испортите.

Ракоци облегченно и в то же время устало вздохнул, понимая, что ливонец заводит старую песню.

— Чем же я их испорчу? — спросил с иронией он. — Зерновой кашей и снадобьем от вздутия брюха?

— Они от этого только слабеют, — пробормотал Неммин. — У них недостанет сил ходить под седлом.

— Чепуха, — сказал Ракоци. — Пусть я чужак здесь и барин, но все же понимаю кое-что в лошадях. Я прибыл сюда не пешком и не на колесах, я пересек в седле Венгрию, Богемию, Польшу. — А также Китай, Индию и Египет, мог бы добавить он.

Неммин мрачно кивнул.

— И пусть Господь на вас не осердится за то, что лошади весь день не биты. — Он сокрушенно помотал головой. — Они распустятся без кнута. Позабудут науку и перестанут слушаться вас.

Ракоци стиснул зубы.

— Вот что, Неммин, — произнес с твердостью он. — Я ведь и впрямь здесь хозяин. И повторяю тебе еще раз: спрячь подальше свой кнут. Я не желаю, чтобы моих лошадей запугивали. Не желаю, чтобы их били. Они, как и мы, Господни создания, их следует уважать.

— Да ну? — Неммин сплюнул в сердцах и оградил себя жестом от сглаза. — Над вами станут смеяться, если узнают о том, что тут творится. — Он яростно пнул сапогом клок соломы и пошел прочь, прибавив: — А после решат, что вы колдун.