– В течение всего этого времени, – мрачно спросил Гэвин, – как относилась к вам Мать?

– Она терпела мое присутствие, думаю, только из-за Джоанны. Но ни разу она так и не обратилась ко мне. Я приезжал сюда пять-шесть раз, пока Джоанна не попросила меня прекратить эти визиты. Стало совершенно очевидным, что мое присутствие в аббатстве оказывало какое-то негативное влияние на ее взаимоотношения с этими женщинами. В конце концов она предпочла их мне.

Гэвин отвернулся от горца, помрачневшего от воспоминаний. В его рассказе еще предстояло разобраться, но одно было очевидным: сила связи Джоанны и женщин из аббатства, включая и Мать, была значительно крепче, чем ее чувства к этому мужчине. Понятно, что Этол считал себя в этом деле истцом – человеком, который претендовал на ее руку. Но Джоанна отвергла его, вначале исключив из своего мира, а затем обручившись с другим. Гэвин снова посмотрел в направлении аббатства. Хотя он и узнал довольно многое от Матери, но внезапно понял, что информация, которой поделилась Джоанна, возможно, стоит гораздо больше, чем то, что можно выяснить у Матери, Аллена, Этола и всех остальных.

Похоже, что ключи от прошлого хранятся именно у Джоанны.

Он ей не поверил.

За последние месяцы она, должно быть, забыла манеры и некоторые особенности повседневной светской жизни, но четко помнит, каким превосходным оружием может стать насмешка. Для нее было очевидным, что Гэвин Керр воспринял ее откровения как плод больного воображения. Ясно было и то, что у него сложилось мнение о ней как о слабоумной.

«Действительно, – подумала Джоанна, – должно быть, я сумасшедшая, если позволила себе так безрассудно увлечься мужчиной». Отрицать это было невозможно, по крайней мере после того, что случилось прошлой ночью, когда он целовал и ласкал ее и своей комнате. Она не могла забыть ощущения, которые испытала в его объятиях. Теперь она точно знала, что Гэвин Керр очарован ею не в меньшей степени, чем ее портретом. Да и ей самой, хотя и с неохотой, следовало признать, что чувства к хозяину замка возникли у нее задолго до того, как они встретились лицом к лицу. Похоже, она действительно была безрассудной. И с тем же упрямством, с каким он раз за разом возвращал ее портрет в свою комнату, она, движимая сумасбродным желанием, ночь за ночью возвращалась в его комнату, чтобы еще раз взглянуть на этого привлекательного гиганта. Как ни трудно было признаться в этом самой себе, но теперь она точно знала причину своих ночных прогулок в его спальню. В действительности ее предыдущие визиты только казались источником приятного возбуждения. После встречи с ним прошлой ночью она поняла, что это легко может стать привычкой, приносящей невероятное наслаждение.

Но, с другой стороны, кто он такой, чтобы считать ее безумной? Сейчас она представляла его образ в своем сознании, едва ли прислушиваясь к доводам рассудка. Воспоминания о нем, стоящем у двери, когда серый дым от пожара все еще клубился вокруг его великолепного торса, беспорядочно замелькали в голове Джоанны, и она резко вздохнула.

«Ладно, бог с ним», – подумала девушка, выбрасывая, хотя и без особого желания, милое сердцу видение из своих мыслей. Джоанна наклонилась и, вонзая лезвие в твердую землю, постаралась сосредоточиться на своей главной задаче. На протяжении всех этих долгих месяцев ей не был нужен никто, она не собиралась обращаться за помощью и сейчас, когда дело касается борьбы, которую она считала своей по праву.

– Проклятье! – выругалась она, когда кинжал выскользнул из рук. Джоанна выпрямилась и попыталась размять занемевшие суставы – колени, спину, плечи и пальцы, прежде чем снова опуститься на пол склепа. Потихоньку двигаясь назад, молодая женщина возобновила работу, используя острие кинжала, чтобы расширить канал, над которым она работала в течение вот уже нескольких недель. Все мысли о нем она должна выбросить из головы. Она обязана забыть его волнующие поцелуи, его настойчивые руки и нежные прикосновения, которые заставляли ее почувствовать себя женщиной. Ей следует сосредоточиться лишь на одном – на правосудии. Именно поэтому она сейчас здесь. Именно это явилось причиной того, что она провела эти бесконечно долгие месяцы наедине с темнотой, одиночеством и болью. Она должна продолжать работу. Она обязана осуществить план возмездия.

Наблюдая за тем, как эти женщины месяц за месяцем совершали здесь свои ритуалы, она пробралась в склеп в тот момент, когда была уверена, что сможет обследовать его без угрозы быть замеченной. И она нашла способ отомстить! Джоанна обнаружила маленький канал, прорытый в центре крипты в виде окружности. Над этим каналом они складывают погребальный костер из веток и тростника, а за пределами круга собираются женщины. Все это происходит при полной луне.

Позади этого кольца, за тем местом, где обычно стояла Мать, находился большой сосуд с маслом. Джоанна неоднократно наблюдала, как в кульминационный момент их оргии старая аббатиса выливала масло из сосуда в канал.

Девушка продолжала работу. Это был ее план возмездия, простой и эффективный. Она должна просто расширить канал. Так, чтобы направить поток масла к двери и блокировать их единственный путь к спасению. В тусклом освещении склепа они даже ничего не заподозрят. До тех пор, пока огонь не коснется масла.

Ей уже мерещился жар пламени. Она столько раз представляла эту сцену в своем воображении! Их всех, исступленных, безумных и не обращающих ни на что внимания. Себя, стоящую у двери и перекрывающую им путь. Пламя, бушующее за спиной, потому что связки тростника, которые она быстро достанет из-за ближайших к двери гробниц, связки, которые она вымочила в масле и надежно спрятала, уже будут гореть. Единственный выход превратится в дымящееся пекло. Она будет подпитывать пламя и наблюдать за тем, как они будут кричать и умирать. Так же мучительно, как погибли ее родители. Возможно, она тоже встретит свою смерть в этой комнате. Что ж, значит, такова ее судьба.

Если это безумие, то так тому и быть. Разве у нее есть выбор? Она является единственной законной наследницей Айронкросса и единственной, кто способен свершить правосудие над этим дьяволом в женском обличье.

Он оказался глупцом, надеясь, что прием, которым его удостоят, будет отличаться от того, который ему устроили при первом визите. «Но всегда остается надежда», – думал Гэвин с недовольным выражением лица.

Оставив немногих людей, которые приехали с ним, возле реки па окраине деревни, Гэвин направил кобылу, груженную свежим мясом разделанной только что дичи, по дороге к воротам разрушенного аббатства. Как и в предыдущий раз, его встретили запустение и тишина.

Гэвин привязал лошадь к небольшому кусту возле лачуги, где видел Мать в последний раз. Однако сейчас он обнаружил лишь угасающие угли старого костра и каменную стенку, за которой этот костер находился. Обескураженный столь странным гостеприимством, Гэвин повернулся к лошади и быстро выгрузил разделанную оленину возле костра, расстелив предварительно шкуру одного из животных. Работая, он ощущал на себе взгляды многочисленных глаз, наблюдавших за ним из хижин, расположенных вокруг.