Это, кстати, еще один любопытный факт — время «массированных» теоретических разработок повсеместно завершается к середине 1930-х и со второй половины десятилетия начинается переход к их практическому претворению в жизнь в виде памяток, наставлений, инструкций, уставов и т. д.

Одно из распространенных заблуждений — отождествление «Теории глубокой операции» и германской теории «блицкрига».

«Данная концепция предусматривала массированное вторжение в боевые порядки противника колонн механизированных и бронетанковых войск (бронетанковые войска стали главной ударной силой позже, а до того предусматривалось вторжение конницы при поддержке танков и бронемашин. — С.З.) при непрерывной поддержке авиации и артиллерии, с одновременной высадкой воздушных десантов в стратегически важных районах его обороны. Главным вдохновителем этой теории был маршал Михаил Тухачевский. Ее наглядное воплощение — действия германских войск в 1939–1941 гг., так называемая «молниеносная война», «блицкриг» (типичная для россиян философия — мол, мы придумали гениальную идею, а у нас ее «украли». — С.З.) (Пауков Н. Те еще маскировщики/Кемпо, N91(23), 1995 г., с. 13).

В действительности, при кажущейся схожести, эти теории разнятся в корне.

Глубокая операция РККА базировалась на двух составляющих — на широком взломе фронта и вводе в прорыв подвижных соединений для его развития в глубину. Первая составляющая основывалась на опыте наступления Юго-Западного фронта 1916 года (так называемый «Брусиловский прорыв»). Идея тогдашнего командующего фронтом Брусилова заключалась в одновременном взломе фронта противника на всем его протяжении с тем, чтобы воспрепятствовать переброске вражеских резервов на какой-нибудь конкретный участок обороны.

«Ровным, спокойным голосом главнокомандующий русским Юго-Западным фронтом заканчивал свои последние наставления. Несколько генералов, его подчиненных, молча слушали, склонясь над картой.

— Итак, противник, атакованный в нескольких отдаленных друг от друга местах, не знает направления нашего главного удара, будет нерешительно распоряжаться, делать ошибочные предположения. Мы же, напротив, пошлем резервы на участки с наибольшим успехом. Только так мы сможем получить решающее преимущество, прорвать фронт и перейти к маневренной войне.

…— Я приказываю не в одной, а во всех армиях вверенного мне фронта подготовить по одному ударному участку, а кроме того, в некоторых корпусах, по вашему, господа генералы, усмотрению, выбрать каждому свой ударный участок и на всех этих участках немедленно начать земляные работы в 20–30 местах. Тогда даже перебежчики не будут в состоянии сообщить противнику ничего иного, как то, что на данном участке готовится атака. Таким образом, противник будет лишен возможности стягивать к одному месту все свои силы и не сможет знать, где предполагают нанести ему главный удар» [55, с. 182, 188–189].

Большевики, как и многие другие государства, в последовавший за Первой мировой и гражданской войной период стремились решить проблему «позиционного тупика», для того чтобы перейти к маневренной войне на территории противника. Опыт последних операций Антанты на Западном фронте в 1918 году (Камбре, Амьен и др.) в СССР был изучен слабо, штаб РККА больше ориентировался на отечественные разработки, а Брусилов с его опытом был, что называется, под рукой (с 18 апреля 1920 года он был зачислен сотрудником по исследованию и использованию опыта 1914–1918 годов в Военно-историческую комиссию, впоследствии получил должность инспектора по кавалерии РККА, с 1924 года был назначен для особо важных поручений при РВС республики).

Однако избранный Брусиловым в мае 1916 года способ прорыва фронта имел существенные слабости.

«Тут самое время сказать, что избранный Брусиловым способ действий также имел свои недостатки… В частности, дело заключалось в том, что Брусилов не мог собрать на направлении главного удара такое количество сил и средств, которым он располагал бы, действуя по старой методе и атакуя врага лишь на одном участке (что и предопределило оперативно-стратегический провал наступления Юго-Западного фронта. — С.З.)» [55, с. 188–189].

При этом командюз ни в начале, ни в ходе операции так и не смог определиться с направлением главного удара.

«— К полевой (маневренной. — С.З.) войне я хотел перейти. В начале войны, когда полевая война у нас развивалась в полной мере, я действовал гораздо охотнее, чем впоследствии, и, кажется, довольно удачно» [55, с. 214].

Достигнуть глубокого продвижения и перейти к маневренной войне Алексею Алексеевичу в 1916 году не удалось, а кроме того, командующий просто не нашел средство развития прорыва, собрать всю наличную кавалерию в кулак и бросить на плечи отходящих австрийцев Брусилов не рискнул.

В Западной Европе средство создания и развития прорыва было найдено ближе к концу Первой мировой, это были танки. Но Красная Армия в ходе боев на полях гражданской войны обкатала собственное «ноу-хау» — массированные рейды конницы.

«…Несмотря на громкую славу, приобретенную… красной кавалерией, Брусилов считал необходимым указать: «нельзя, конечно, отрицать возможность случайного успеха конной атаки кавалерии, своевременно брошенной на тот или иной участок фронта противника, но при обширных полях сражений нынешнего времени и отсутствии густых строев пехоты ни решения участи сражения, ни тем более выигрыша кампании кавалерия достичь не в состоянии, и таких результатов ожидать от нее было бы неосторожно и даже опасно» [55, с. 307–308].

Действия корпусов Мамонтова, Шкуро, 1-й и 2-й Конных армий убедили штаб РККА в том, что кавалерийская масса позволит «размять копытами» прорыв полосы обороны противника и развить его вглубь. Собственно, подобного рода операции проводил уже М.Н. Тухачевский, стремившийся обычно после преодоления переднего края обороны противника совершать очень длинные переходы (в чингисхановском стиле), для того чтобы воспрепятствовать противнику восстановить линию фронта. Подобные переходы проводились зачастую с отрывом от собственных тылов в ущерб безопасности всего фронта, подставляя под удар противника фланги.

Таким образом, вторым (после взлома фронта) компонентом «Теории глубокого прорыва» стал ввод в брешь обороны противника кавалерийских масс, с развитием бронетехники кавалерию стала постепенно вытеснять бронетанковая масса, однако существо «глубокой операции» больших изменений не претерпело. Чуть позднее теория продолжила «наращивание мышечной массы»: разгром сухопутной группировки дополнился массированными авиаударами, в том числе по объектам промышленности, а во вражеском тылу планировалось высаживать крупные авиадесанты.

«Теория глубокой операции получила признание в большинстве армий и успешно применена Сов. Вооруж. Силами в Великой Отечественной войне 1941—45» [10].

Эти постулаты в действительности не соответствуют действительности. Теория глубокой операции РККА имела массу изъянов и выглядела безупречно только на первый взгляд.

Начнем с того, что она так и осталась теорией, никто так и не удосужился на практике отработать взаимодействие родов войск в совокупности, а не каждого рода войск в отдельности.