Поэтому по-прежнему хочется смотреть на старинную пластику. Потому что, как и в былые времена, статуи все так же строги, величественны, все так же полны заложенного в них смысла, придающего скульптуре теперь даже еще большую таинственность. Кто знает нынче ее содержание иль мудреные «наставления» рельефов?

Редко кто, и мы судим о ней иначе, употребляя другие слова. Мы говорим: «декоративно». Действительно, «нарядна» сдвинутая череда каменных людей, «нарядно» тончайшее каменное кружево плоской резьбы.

Так называют скульптуру, навеки соединенную со зданием: «декоративная (украшающая) скульптура»; «скульптурный декор» (украшение), хотя старинную храмовую скульптуру все же чаще именуют «монументальной». Или в крайнем случае — «монументально-декоративной», ибо в ней заложено глубокое содержание.

Существует, однако, разница между пластикой монументальной и декоративной, хотя, разумеется, скульптура, соединившаяся со зданием, все равно украшает его, становится декоративной. (Наверное, потому и дружит так давно архитектура со скульптурой, получая благодаря ей осмысленность и красоту.) В монументальной скульптуре* всегда есть свой, не зависимый от архитектуры смысл, а в декоративной он полностью подвластен зданию. Потому и монументальна храмовая скульптура, ибо в статуях и рельефах заложен независимый смысл «каменной книги», по-своему толкующий устройство мира. Потому и декоративен Аполлон[105], ибо он «красивый знак здания»*, он как бы раскрывает нам его смысл. Оно должно быть посвящено искусству, если на его кровле сам «Покровитель искусств». Театр и есть. * 177,180, 51

Но декоративная скульптура может и только украшать, ничего не рассказывая (декоративные рельефы, резьба). В старых городах Запада и Востока легко видеть, с каким «удовольствием» архитектура «наряжается» в декоративную скульптуру*. Как женщина, украшая себя, надевает ожерелье, браслеты, брошки, диадемы[106]; так и здание порой «надевает» орнаментальные рельефы всевозможных форм. Подобные драгоценным пояскам иль диадемам, смотрятся на архитектурных сооружениях орнаментальные ленты фризов[107], разнообразных окаймлений, бордюров[108], «брошками» глядятся розетты[109], скульптурные маски; а то, словно в цельное кружевное платье, закутается какой-нибудь дворец в сетчатый резной орнамент. Если архитектура только «наряжается», она, как правило, использует орнаментальный декор. Но если архитектура «хочет что-то сказать», она обращается к изображениям в рельефах, к круглой скульптуре, она «поручает» скульптуре рассказать нам, зрителям, о назначении здания или об особенностях его строения. Тогда-то на фасады[110], в ниши[111] стен, на фронтоны[112] или на самый верх кровли выходят или выступают из «тела» стены, наполовину сраставшись с нею, — «украшающие рассказчики». * 190—191,193

«Рассказывая» о смысле архитектурного сооружения, декоративная скульптура забывает самое себя, утрачивает свой независимый смысл и полностью отдается служению архитектуре. Рельефы, статуи, объединяясь вместе, тоже образуют ансамбли — декоративные ансамбли. Подчас они смотрятся на здании, как на архитектурной сцене*, и удивительно красят собою не только архитектуру, но и город. Здания оживляются, говорят сами через скульптуру об особенностях своего назначения, и мы легко понимаем, которое из них посвящено искусству, которое правосудию, а которое ... мудрости. * 192

Смотришь ли снизу вверх или наоборот; увидишь ли сначала статуи мудрецов-философов, а потом рельефное изображение свитка — книги — пера, в обрамлении венков Славы, завершая разглядывание статуей богини мудрости Афины, разместившейся на кровле; иль начнешь с Афины, а закончишь мудрецами — суть одна. Перед нами «представление» на тему Мудрости, воплощенной в Книге. И конечно, это библиотека[113], ибо в ее стенах за книгой мудреет каждый из нас.

Как видишь, «скульптурный спектакль» разыгрывает тему Мудрости в трех действиях. Первое возможно назвать «Мудрые люди»; второе — «Плоды мудрости», а третье — «Аллегория» (гр.), «Иносказание» («сказание иначе»). Действительно, Афина «иначе сказывает» о мудрости здания, чем вывеска-таблица — надписью. На то она и аллегория, чтобы выразить невидимое в видимом, чтобы мудрость, существующая в человеке, в книге вдруг предстала пластическим образом. Но мы не раз уже убеждались в этой способности скульптуры к перевоплощениям. Она это делает успешно, почти постоянно, так что, наверное, большинство скульптур всегда немного аллегории, ибо в них всегда сосредоточено пластическое иносказание того, что понимаешь больше умом, чем видишь глазами.

Например, мы понимаем, что стены зданий стоят не просто так, а в результате распределения тяжести, учета сил, ее выдерживающих. Это все те же «несущие» и «несомые», знакомые нам по скульптуре, хотя в стене они не столь заметны, как в несущем постаменте и несомом изображении. Между тем несущие нижние этажи вместе с фундаментом подобны постаменту для несомых верхних. Потому стены внизу толще, вверху — тоньше, что хорошо видно в оконных проемах зданий, ибо стена является основой конструкции.

Разумом мы все это понимаем, даже знаем специальное слово «тектоника», обозначающее связь, соотношение несущих и несомых. Понимаем — но не волнуемся. Однако взгляни на декоративную скульптуру, по-своему раскрывающую эти же особенности строения здания*. * 194,193

С какой страстью перевоплотилась она в Силы Стены! Напряжение нижних этажей словно «вытекает» наружу и скапливается в скульптурах, согнутых под тяжестью этажей, напружиненных в усилии их нести. Это атланты[114]. Они заставляют тебя не просто узнать, но именно почувствовать — как тяжело нижним этажам ... А верхним «атлантикам» уже полегче, да и поручена им всего лишь тяжесть оконных арок.

Скульптура удивительно легко создает правдивые фантазии. Существо «атлант» ведь мифологическое, нереальное, а вникнешь в его художественный смысл — истинная правда. Но правда — архитектурная. И декоративная скульптура, соединяясь навечно с архитектурой, раскрывает эту «правду» умно, неожиданно разнообразно. То изображает смысл-назначение здания, то подмечает особенности его вертикально-горизонтального деления, то вносит изобразительную живость в ритм колонн или столь наглядно выявляет действующие в здании силы — стен, колонн, кровли.

Декоративная скульптура живет в городе и самостоятельно, отдельно от архитектуры. Свободно. Но в отличие от монументов всегда «занята» каким-то определенным делом: «поддерживает» фонари, «растягивает» ограды, «несет дозор» на столбах ворот, «сторожит» парадные двери. А вот золотокрылые грифоны[115] с усердием «наводят» мост, одновременно освещая дорогу вечерним и ночным путникам*. Мост, конечно, устроен без участия забавных животных. Но, забрав в пасть железные прутья, они выражают идею растяжки моста, уточняют «действующие» и здесь силы, что совершенно очевидно, когда смотришь одновременно на всех четырех. * 195

В старых городах много этих чудесных существ, необычайно разнообразных, трогательных, смешных, устрашающих не всерьез и нередко поразительно красивых. Красота присутствует в любой скульптуре, хотя и проявляется по-разному: красота суровая, печальная, мужественная, величественная, торжественная. Но декоративная скульптура — сама Красота, коль скоро она скульптура «украшающая». И уж когда стоит такая на просторе, «совершенно ничего не делая», знай — для